— Трущобы, — пробормотала беглянка, оглядываясь вокруг и понимая, что и эти места, где жили люди, которым больше некуда было идти, ничуть не изменились.

Сара пошла вперед, замечая то здание, то дверь, все еще покрытые почти незаметными остатками краски того цвета, который она помнила. Она наслаждалась воспоминаниями о тех временах, когда они с Тэмом искали приключения на этой запретной и такой опасной площадке для игр.

Купаясь в теплых волнах памяти, Сара прошла до середины переулка, обогнув открытую сточную трубу, в которой, словно расплавленный жир, тонкой струйкой текли отбросы. По обеим сторонам от нее виднелись старые, ветхие трущобные кварталы, верхние этажи которых так сильно выдавались над нижними, что кое-где, казалось, соприкасались с фасадами противоположных домиков.

Женщина остановилась, чтобы поправить шаль на голове, и в этом момент мимо нее быстро пробежало несколько оборванных уличных мальчишек. Они были так перепачканы, что почти не выделялись на фоне жидкой грязи, покрывавшей все в Трущобах.

Двое из них, ребята помладше, бежали позади, изо всех сил крича:

— Камни и стигийцы разобьют нам лица, но словами нас никогда не ранить!

Сара улыбнулась такой непочтительности: сделай мальчишки подобное за пределами Трущоб, последовало бы быстрое и жестокое наказание. Один из ребят пролетел мимо компании древних старух, головы у которых были покрыты шалями, похожими на Сарину. Они о чем-то сплетничали. Одна из женщин развернулась как раз в тот момент, когда мальчик оказался в пределах досягаемости. Ударив его, куда сильнее, чем следовало, она выкрикнула резкое замечание. Лицо женщины было сморщенным, покрытым волдырями и бледным, словно у привидения.

Мальчик чуть пошатнулся, а потом, потерев голову и чуть слышно поворчав, с шумом помчался дальше, словно ничего не произошло. Сара не смогла сдержать смех. В этом мальчишке она увидела юного Тэма, узнала в нем те же выносливость и жизнестойкость, за которые так любила брата. Дети побежали дальше по переулку, продолжая дразнить друг друга и радостно гикать и кричать, пока не исчезли из виду.

Чуть дальше, в десяти метрах от Сары, в дверях разговаривала пара грубоватых на вид мужчин с длинными волосами и отвислыми, свалявшимися бородами, одеты они были в изношенные сюртуки. Сара заметила, что они глядят на нее со злобными ухмылками на лицах. Тот, кто был покрупнее, пригнул голову, словно бульдог перед нападением, и вроде бы собрался подобраться к ней поближе. Он вытащил из-за толстого пояса искривленную, узловатую дубинку, и женщина отметила, как легко он держит ее в руке. То была не пустая угроза — сразу видно, что этот тип умеет пользоваться своим оружием.

Здешний народ не приветствовал чужаков, покидавших привычные улицы и углублявшихся в их владения. Сара ответила ему не менее холодным взглядом и замедлила шаги, почти остановившись. Если бы она продолжала идти в прежнем направлении, то налетела бы прямо на него — больше двигаться было некуда. Вместо этого она могла развернуться, но это будет истолковано как знак слабости. Если они хотя бы на долю секунды заподозрят, что она боится и не должна находиться здесь, то накинутся на нее — таковы законы этого места. В любом случае Сара знала, что и она, и этот незнакомец уже включились в игру и эту ситуацию нужно будет разрешить — тем или иным способом.

Хотя у Сары не было ни малейшего сомнения в том, что, если потребуется, она с ним справится, она почувствовала легкую дрожь, покалывание, словно по позвоночнику пробежали электрические искры — признаки давно знакомого страха. Тридцать лет тому назад они с братом пристрастились к этому ощущению, возвещавшему о начале состязания. Как ни странно, сейчас оно даже успокоило Сару.

— Эй, ты! — вдруг крикнул кто-то за спиной у женщины, прервав ее размышления. — Джером!

— Что? — удивленно воскликнула Сара.

Она развернулась на сто восемьдесят градусов и встретилась взглядом с налитыми кровью глазами уродливой старой карги. Лицо старухи было усеяно огромными печеночными пятнами, и она укоряюще указывала на Сару скрюченным от артрита пальцем.

— Джером, — еще раз просипела старуха уже громче и увереннее, раскрыв рот так широко, что Сара увидела ее беззубые, розовато-серые десны.

Женщина сообразила, что шаль сползла у нее с головы, женщины в стороне теперь видели ее лицо. Но бога ради, как они узнали, кто она такая?

— Джером. Да! Это Джером! — прокаркала другая женщина со все большей убежденностью. — Это же Сара Джером, верно!

Хотя Сара была совершенно сбита с толку, она сделала все возможное, чтобы быстро оценить свои шансы. Она окинула взглядом соседние дверные проемы, прикинув, что, если дело запахнет керосином, она, вероятнее всего, сможет пробраться в одно из этих полуразрушенных зданий и затеряться в запутанном лабиринте проходов, начинавшемся за ними. Но увиденное ей не понравилось. Все двери были заперты или забиты досками.

Сара была окружена, осталось лишь два пути — вперед или назад. Она смотрела в переулок за спинами старух, раздумывая, стоит ли ей прорваться туда и выбраться из Трущоб, как вдруг одна из старых женщин издала пронзительный вопль:

— САРА!

Крик был таким оглушительным, что Сара вздрогнула, а вокруг вдруг все затихло, погрузившись в зловещую, настороженную тишину.

Сара повернулась и пошла прочь от женщин, зная, что теперь ей предстоит миновать бородатого мужчину. Будь что будет! Ей просто придется разобраться с ним.

Когда Сара приблизилась, тот поднял дубинку на высоту своего плеча, и Сара приготовилась к бою, сорвав шаль с головы и намотав ее на руку. Она ругала себя последними словами потому, что не захватила нож.

Женщина почти поравнялась с противником, как вдруг, к ее удивлению и облегчению, он принялся колотить дубинкой по косяку над своей головой и хриплым голосом выкрикивать ее имя. К нему присоединился и товарищ, как и все до одной женщины из группы, оставшейся позади.

— САРА! САРА! САРА!

Теперь закипело все вокруг, словно ожили даже бревна, из которых были сложены здания.

— САРА! САРА! САРА!

Дубинка продолжала отбивать ритм, и люди начали выходить из домов в переулок — куда больше людей, чем Сара могла себе представить. На лишенных стекол окнах распахивались ставни, и оттуда высовывались чьи-то лица. Саре оставалось лишь нагнуть голову и продолжать идти вперед.

— САРА! САРА! САРА! — отовсюду один за другим раздавались крики, и жители Трущоб добавляли свою лепту к ударам дубинки: стук и звон все усиливались, ведь в дело шли металлические кружки и многое другое, чем люди колотили по стенам, подоконникам и дверным косякам. Казалось, она слышит тюремный хор, такой громкий, что даже черепица на крышах начала резонировать в едином с ним ритме.

Все еще в панике, Сара не замедляла шага, но начала замечать вокруг улыбающиеся лица, полные удивления. Старики, согбенные болезнями, и костлявые старухи, конченые люди, которых в Колонии решили отправить на свалку, приветствовали ее, ликующе выкрикивая имя:

— САРА! САРА! САРА!

Сотни ртов с поломанными, почерневшими зубами скандировали в унисон. Улыбающиеся, дикие, порой почти карикатурные лица, но все с выражением восхищения — и даже любви.

Теперь они стали собираться по обеим сторонам дороги — Сара поверить не могла, что вдоль ее пути выстроится такая масса народу. Кто-то — она не видела, кто именно, — сунул ей в руки выцветший газетный лист. Женщина взглянула на него. То была грубая гравюра на шероховатой бумаге, некое подобие подпольной прессы, распространявшейся среди населения Трущоб — Сара видала такие раньше.

Но при взгляде на этот лист у девушки замерло сердце. На самой крупной картинке в центре была изображена она сама, на несколько лет моложе, чем сейчас, хотя почти в такой же одежде. На рисунке ее лицо казалось взволнованным. Изображение было в достаточной степени похоже на настоящую Сару. И это объясняло, почему ее узнали. Как и слухи о том, что стигийцы вернули ее назад, которые, скорее всего, распространились по Колонии как лесной пожар. В углах листа, в таких же стилизованных медальонах имелись еще четыре картинки, но сейчас у нее не было времени, чтобы их рассмотреть.

Сара сложила газетный лист и глубоко вздохнула. Судя по всему, бояться ей нечего, никакой угрозы