— Тетушка Дет…
Тоня пробует имя на вкус. Хорошее. Хотя сама тетушка ей не нравится. Добротой она не отличается.
Кудрявая Хейди переезжает к своему дедушке, так решила Дет. Он живет высоко в горах, совсем один, только с двумя козами. Вся деревня боится дедушки Хейди: он страшный, злой и у него сросшиеся брови. Услышав, что Дет собирается отвезти Хейди к нему и там оставить, деревенские хором уговаривают ее не делать этого. Неужели у Дет не дрогнет сердце бросить невинную маленькую сиротку на растерзание этому чудовищу? Говорят, он убил однажды человека — в драке.
Но тетушка Дет непреклонна и увозит сироту Хейди высоко в горы. У меня нет больше сил, объясняет Дет, возиться с девочкой, хоть я и обещала это ее покойнице матери. И времени нет. Так что придется Хейди жить с дедом, кто бы что ни говорил.
Что станется с Хейди, когда ее бросят одну с этим ужасным дедом? Тоня читает дальше с замиранием сердца и дрожит, пока не убеждается, что молва, к счастью, неправа. Он оказался не так страшен, этот дедушка, хотя и правда не любил причесываться. Жил он в маленькой избушке высоко в горах, где шумит в елях ветер и блестят горы.
Это точно как в Глиммердале на сетере, думает Тоня. И вспоминает, как скребется в стены ветер, огибая старую избушку, когда они летом ночуют там. В это время там всё вокруг усыпано красивыми цветами, совсем как в книжке о Хейди.
Тоня забывает, что она сидит в кухне Гунвальда, и время забывает, и всё на свете. Ей кажется, что она — Хейди и что всё происходит в Глиммердале. Хейди спит у дедушки на сеновале. Тоня тоже часто делает так летом. Но лучше всего, когда Петер-пастух берет Хейди с собой отогнать коз высоко-высоко в горы, где вечерами заходящее солнце разжигает пожар в снегу. Точно как на Большой Морде, думает Тоня. И отчетливо видит эту картину. Так хорошо, как у дедушки, Хейди никогда не жилось. Она ухаживала за козами, и пила козье молоко, и крепла день ото дня. И злющий дедушка был всегда добр и ласков с ней.
— Тоня?
Это папа. Он появился на кухне Гунвальда с баулом в руке.
— Надо, наверно, собрать для нашего больного зубную щетку и бельишко, — говорит он. — Что читаешь?
Тоня протягивает папе зеленую книгу, папа прищуривается и читает:
— «Хейди».
У папы странно меняется выражение лица.
— Где ты это взяла?
Тоня кивает на книжную полку.
— Хм, — хмыкает папа.
Тоня не стала рассказывать Гунвальду, что она нашла зеленую книгу. Отчего-то ей кажется, что Гунвальду это не понравится. Он сегодня ерепенится пуще, чем вчера. Всё в госпитале плохо. Врачи носятся, как наскипидаренные кошки, у медсестер руки не к тому месту приставлены, а кормят бурдой, наверняка это тушенка из вороны с перьями.
— К тому же у меня кончился табак, это катастрофа, — хнычет Гунвальд.
Едва папа выходит за дверь, чтобы купить Гунвальду табаку внизу в киоске, страдалец на полуслове обрывает жалобы и пальцем манит к себе Тоню. Для надежности оглядывается на дверь, не слышит ли кто.
— Тоня, у меня для тебя важное поручение.
Занавески раздуваются от ветра, и лучи солнца выкладывают красивый узор на полу.
— Растереть чертов кофейник в порошок, да? — с готовностью спрашивает Тоня.
Это тоже неплохо бы, но Гунвальд хочет попросить ее о другом. Еще раз оглянувшись на дверь, он вытаскивает из-за пазухи письмо.
— Отправь вот это.
Удивившись, Тоня берет письмо.
— Это очень важно, — говорит Гунвальд. — Если я умру…
— Сколько можно талдычить о смерти! — закипает Тоня. — Ты не умрешь.
— Откуда ты знаешь? Операция — всегда риск, — говорит Гунвальд упрямо. — Я едва выжил, когда мне оперировали шейку бедра. А через три дня мне будут резать лодыжку. Может статься, ты видишь меня сегодня в последний раз.
Тоня фыркает. Потом опускает голову и читает адрес. «Фр. А. Циммерман» — написано на конверте. Тоня не верит своим глазам.
— Анна Циммерман! — вскрикивает она.
Гунвальд прижимает палец к губам и так шикает на Тоню, что его самого едва не сдувает с кровати.
— Это секрет, глупая девчонка!
— Но Гунвальд, ты не можешь послать письмо покойнику. У тебя нехорошо с головой?
Гунвальд пылко убеждает Тоню, что с головой у него всё в порядке. Разве на конверте написано «Фр. А. Циммерман, 6143, загробный мир»? Нет, там написан обычный длинный немецкий адрес.
— Но ты говорил, что Анна Циммерман умерла!
Тоня ничегошеньки не понимает.
— Сколько можно талдычить о смерти! — рявкает Гунвальд.
Он не собирается ничего объяснять. Просто берет Тоню за руку и говорит:
— Тоня, это последняя просьба старика.
— Что бы ты без меня делал! — бросает Тоня и, не дожидаясь ответа, прячет письмо в карман куртки.
Через три дня, вечером, когда Гунвальд, к своему изумлению, как миленький очнулся после операции, немецкий почтальон подошел к красивому старинному немецкому особняку и просунул письмо в прорезь почтового ящика. С той стороны письмо аккуратно взяли в руки. И прочитали много, много, много раз. И тот, кто читал письмо, задумчиво смотрел в большое старинное окно.
Журчащим весенним днем, спустя неделю после того, как Гунвальда прооперировали, высокая женщина с оранжевым рюкзаком и огромной псиной на поводке сошла на пристани на берег. Она спустилась по трапу и замерла на месте. Весенний ветер Глиммердала пахнул ей в нос, она зажмурилась и сильнее сжала поводок. Ее лицо на миг смягчилось. Но только на миг. И тут же снова посуровело. Равняясь на хозяйку, собака залаяла на воробьев, забившихся под стол-мороженник[10] .
Женщина двинулась вверх по узкой дорожке, разбрызгивая во все стороны снежную кашу. Она прошла мимо киоска, магазина и парикмахерской. В дверях стоял Тео, но нет, он не стал спрашивать, не хочет ли женщина постричься. Тео никогда не видел таких лохматых всклокоченных женщин, ни разу в жизни. Он промолчал. Только маленький пудель Метисса у него в ногах заскулила от ужаса перед огромным волкодавом.
За занавесками в каждом из немногих домов вдоль дороги, по которой шла женщина великанского роста, о ней шептались и судачили. Никто не видел ее раньше. Наверно, приехала в кемпинг Хагена, думали
