видно, как тает снег на полях. Удивительно, что и в такие дни случаются несчастья.
Но несчастье случилось. И в Глиммердале, уже у самых гор, лежит под каменной лестницей своего дома старик, а рядом сидит его маленький лучший друг и в испуге всматривается в долину внизу.
— Гунвальд, если ты умрешь, я тебя убью, — говорит Тоня.
У нее слезы в горле, но она не плачет, чтобы не напугать Гунвальда еще сильнее. Бедный, бедный Гунвальд.
Как Дагни рассказывала на уроке, что надо делать при несчастном случае, так точно Тоня всё и сделала. Вызвала скорую помощь и накрыла Гунвальда теплым одеялом. Счастье, что он не потерял сознания. Гунвальд такой огромный, что Тоне понадобилась бы лебедка, чтобы самой переложить его на бок в устойчивое положение.
— Ничего страшного, — утешает она, но сама в это не верит.
На вид всё плохо. Лицо у Гунвальда серого цвета, и он ни слова не говорит.
Наконец приезжает скорая, и тут к Гунвальду внезапно возвращается дар речи. И он выдает целую тираду. Он ведет себя как бешеный Гладиатор и костерит обоих врачей так, что небесам темно. Не может быть и речи ни о какой больнице. Еще чего! Размечтались! Лучше он сам тихо помрет здесь, в тишине и покое, у своего собственного крыльца.
Бедные врачи.
— Тебе никто не позволит валяться здесь и умирать, — говорит Тоня строго. — Я поеду с тобой.
Тогда Гунвальд закрывает рот и стискивает ее руку, она даже ойкает от железной хватки.
— Малышка, может, тебе лучше пойти домой? — спрашивает врач, доставая носилки.
Тоня мотает головой — нет. Врачи смотрят на руку Гунвальда, вцепившуюся в Тонину. Тут нужны клещи, чтобы их расцепить.
— Хорошо, поехали с нами.
Но очутившись вместе с Тоней в машине скорой помощи, Гунвальд вдруг сам отпустил ее руку.
— Тоня, — выдохнул он. — Мне нужно письмо. Письмо… Оно в книжном шкафу.
Тоня не уточняет, какое письмо. Хотя она не видела его и не слышала о нем с зимы, но сразу понимает, о каком письме просит Гунвальд. Конечно, о том, где пишут, что умерла Анна Циммерман. Тоня бросилась в комнату и ничуть не удивилась, найдя в шкафу именно его. Ее только поразило, какой затертый у конверта вид. Похоже, Гунвальд прочитал письмо раз сто. Тоня прижимает письмо к себе и спешит обратно.
Машина трогается. Они едут далеко в город, в большую городскую больницу.
Это был трудный день. Гунвальд был неколебимо уверен, что умирает. Врачи и сестры были страшно заняты и разговаривали только между собой. До такой степени Тоню никогда еще не игнорировали. В конце концов она поймала пробегавшего доктора за полу халата, и ему пришлось, хочешь не хочешь, поговорить с ней.
— Гунвальд умрет? — спросила она прямо.
Доктор взглянул на нее удивленно.
— Нет, конечно.
— Честное слово?
Доктор дал ей обещание, что Гунвальд не умрет. Для надежности он взял Тонину руку в свою и немного старомодно подтвердил свое обещание словом чести.
Гунвальд не умрет, но попробуйте втолковать это старому упрямцу, который ни разу в жизни не лежал в больнице. Тоня жалеет его, утешает, гладит, но и злится тоже.
— Если ты сейчас же не успокоишься, я сдам тебя во вторсырье! — кричит она. — Пускай из такого дурака Гунвальда сделают нового и хорошего!
Когда в дверь ворвался папа, Тоня была уже совсем без сил. Она кинулась к папе на руки. Бедный папа, он думал, это с Тоней несчастье. Он возвращался из магазина, на дорогу к нему выбежала Салли, размахивая руками, и затараторила, что сперва видела Тоню на крыше летнего хлева Гунвальда, а потом туда промчалась скорая.
— Бедняжечка, — застонала Салли и схватилась за сердце. — Останется теперь инвалидом, наверное.
Теперь папа прижимает к себе Тоню и страшно радуется, что на койке лежит не она, а Гунвальд.
— Тоня, ты умница и молодчина, — говорит папа.
И вдруг времени у всех кругом сразу стало вагон и маленькая тележка. Никто никуда теперь не спешит, все обстоятельно отвечают на папины вопросы, слегка приглушаемые его бородой. У Гунвальда сложный перелом шейки бедра, его придется оперировать сегодня же вечером. Еще он сломал лодыжку, но ее можно будет прооперировать только через несколько дней, когда сойдет отек.
— Я хочу домой, — стонет Гунвальд.
Он гораздо спокойнее. В него напихали ведро лекарств. Но домой его не отпустят. Глиммердал не увидит его много недель. Сначала ему прооперируют шейку бедра, потом лодыжку, а после он будет заново учиться ходить.
— Я умру, — говорит Гунвальд.
— И я, — вторит Тоня. — Я околею одна от скуки.
Дел у папы с Тоней теперь вдвое больше. Через пару недель овцы начнут ягниться, и надо будет дежурить и в своем хлеву, и у Гунвальда. Хорошо, что в Глиммердале всякий готов прийти на помощь. Принять у овцы роды я как-нибудь сумею, говорит Петер. Всё будет хорошо, по телефону уверяет Тоня Гунвальда. Но он ей не верит. И не сомневается, что всё равно умрет.
— Не говори глупостей, — фыркает Тоня и обещает кормить Гунду.
На другой день она вылезает из школьного автобуса у почтовых ящиков и вместо того, чтобы пойти домой, поднимается в горку, во владения Гунвальда. Насыпает в миску кошачьего корма и садится в кресло-качалку посмотреть, как Гунда ест. Тикают часы. Тоня качается в кресле. Странно сидеть здесь одной, без Гунвальда. Тоня оглядывает пустую кухню. Взгляд доходит до шкафа с книгами. Это здесь она вчера нашла письмо, на третьей полке с краю.
Тоня вылезает из кресла. Что это за зеленая книжка там стоит? Это ведь ее читал Гунвальд, когда она ворвалась в кухню? Он тогда сразу захлопнул книжечку и сунул ее под стол. Тоня замирает, наклонив голову. «Хейди»[9]— написано на корешке. Тоня вытаскивает книгу. Она не детская, потому что на обложке картинки нет; правда, внутри на первой странице красивый рисунок — девочка с темно-русыми кудряшками и козел.
Тоня берет книжку и снова устраивается в качалке. От страниц пахнет стариной. Сначала сплошь идут трудные имена и подробности о дядьях по материнской линии, троюродных сестрах и прочем, всего этого Тоня не понимает и уже собирается вернуть книгу на место, но тут она становится интересной.
Начинается рассказ о маленькой девочке по имени Хейди. Вначале ей всего пять лет, родители ее умерли, и она едет в горы вместе со своей тетей — тетушкой Дет.
