деревянный помост, возвышавшийся над остальным полом. На этом помосте располагались какие-то странные предметы, которые трудно было разглядеть в потемках, пока Ясабуро не зажег фитилем пару масляных ламп.

Гости в изумлении уставились на громадный, обтянутый кожей барабан, украшенный деревянной резьбой в виде оранжевых языков пламени и черно-белых символических знаков инь-ян, и на другие барабаны поменьше, на складные табуретки, цитру и пару лютен. На вбитых в стену гвоздях висели флейты самых разных видов.

— Я вижу, вы здесь у себя в деревне устраиваете музыкальные представления, — сказал Акитада.

— Больше уже не устраиваем, — проворчал Ясабуро. — Раньше все это было, когда девчонки жили здесь. А теперь вот сиди только да жди, когда смерть придет.

Он пнул ногой в их сторону несколько пыльных выцветших подушек и пошевелил угли в очаге. Подкинув к ним дровишек, он раздул огонь, взметнувшийся к почерневшим от копоти балкам. Комната наполнилась дымом.

Кобэ и Акитада уселись на подушки подальше от очага.

Хозяин дома не стал дожидаться, когда пламя немного поутихнет, и наполнил свисавший на цепи закопченный железный чайник вином из глиняного кувшина. Потом он скинул с себя меховой плащ и шапку, бросил их на стоявший в углу платяной сундук и сел рядом с гостями.

— Ну и что же вам нужно? — недружелюбно спросил он.

Акитаде показалось, что за этой неприветливостью скрывалось беспокойство.

— Я начальник столичной полиции Кобэ. Скажите, к вам недавно наведывался ваш зять Нагаока?

Ясабуро не мог скрыть удивления.

— А в чем, собственно, дело?

— Зачем он приезжал сюда?

Ясабуро поерзал на подушке, потом сказал:

— Соболезнования выразить.

— Ну и с деньгами разобраться, как я понимаю? — вставил Акитада.

Ясабуро метнул на него взгляд из-под кустистых бровей, но ничего не ответил, а, встав, разлил горячее вино в три чарки и две протянул Кобэ и Акитаде.

— А вы не похожи на полицейского, — сказал он Акитаде. — Кто вы такой?

— Я Сугавара Акитада и представляю интересы брата Нагаоки.

Вино оказалось мутным и кислым на вкус. Либо этот человек испытывал крайнюю нужду, либо и впрямь был скупердяем, как назвал его Харада.

Ясабуро свирепо сверкнул глазами.

— Этого ублюдка, убившего мою девочку? Вам нечего делать в моем доме! Убирайтесь вон!

— Он останется, — вмешался Кобэ. — А вы будете говорить.

— Что вам от меня нужно? — Голос Ясабуро перешел на визг. — Я потерял родное дитя, любимую дочь, красавицу, одаренную всеми талантами, а вы врываетесь в мой дом и терзаете меня какими-то дурацкими вопросами! И что с того, если Нагаока заявлялся сюда неделю назад? Не очень-то он торопился. Ему давно уже следовало принести свои извинения за то, что его братец сотворил с моей маленькой доченькой. Да и был-то он здесь всего ничего — утром приехал и в тот же день уехал. Дела у него где-то были, как он сам сказал.

— Какие дела? Где?

— Откуда мне знать? Может, охотится за каким-нибудь редким предметом, надеется надуть полуграмотных монахов, чтобы потом загнать его по баснословной цене в столице. А на что он еще-то способен? Только деньги добывать. Поэтому я и отдал за него свою доченьку. Чтобы она хорошую жизнь увидела. Ха-а! — Он издал горлом какой-то горестный звук, покачал головой и прикрыл глаза рукой.

Акитаде эта демонстрация чувств показалась неубедительной. Этот Ясабуро явно состоял из множества противоречий, играл много ролей одновременно. То он изображал деревенского отшельника, то неординарного ученого, то убитого горем отца, то отрицающего весь мир циника. Он испытывал жгучий интерес к этой персоне, но счел, что лучше будет, если вопросы станет задавать Кобэ, особенно теперь, когда выяснилось, что его присутствие здесь не сильно приветствуется.

— Кстати, по поводу денежных дел Нагаоки, — продолжал Кобэ. — Сколько он заплатил вам за моральный ущерб от гибели дочери?

Последовала изумленная пауза, потом Ясабуро проворчал:

— Не столько, сколько хотелось бы! Кобэ повернулся к Акитаде:

— Ну вот, теперь хотя бы ясно, куда делись деньги. Значит, не дорожный грабеж.

Ясабуро вскинул голову.

— У него могло быть больше при себе. Откуда вам знать, что его убили не из-за денег?

— А я разве говорил, что его убили? Ясабуро разозлился.

— А зачем еще начальнику полиции являться сюда? Ну что ж, так ему и надо. Он в ответе за смерть моей дочери, за это убийство, которое совершил его негодяй-братец. И как вы думаете, сколько ему стоила ее жизнь? Всего-то восемнадцать серебряных слитков! Я сказал ему, что о нем думаю. А он еще пытался выгораживать себя, все хотел открутиться, все ссылался на то, что дела идут плохо. Даже посмел заявить, что запросы Нобуко дорого ему обходились. Ха! Да этот скупердяй держал ее взаперти день и ночь, словно рабыню какую! — Он помолчал, отпил из своей чарки и со стуком поставил ее. — А потом эта бесчувственная рыбина спровадила ее из дома со своим оборванцем-братцем. Как я понимаю, он наказал этому ублюдку обрюхатить ее. Моя бедная доченька сопротивлялась, и тогда этот мерзавец убил ее. Нет, нет, господин начальник полиции, восемнадцати слитков серебра слишком мало, чтобы заплатить за такое безобразие!

Тишина повисла в комнате, когда наконец стихли эти источающие злобу речи. Потом Акитада сказал:

— Это дерзкое обвинение. И трусливое. Чтобы взвалить вину на мертвого, особой смелости не требуется.

— Ой, только избавьте меня от этой слюнявой чепухи! — Ясабуро свирепо зыркнул на Акитаду, потом спросил у Кобэ: — Ну что? Вы узнали, что хотели?

— Не до конца, — сказал Кобэ. — У нас есть основания полагать, что Нагаока умер здесь, а потом его перенесли туда, где он был найден.

Ясабуро, шатаясь, вскочил на ноги.

— Что?! Когда? Да он уехал отсюда тем же путем, что приехал! Уехал живехонький и невредимый на своей лошади. Вот и мальчишка мой может подтвердить. А вы что же, собрались повесить это убийство на меня?

— Ну-ка сядьте! И поговорим о его визите. Внезапно вся прыть и дерзость покинули старика, и он смущенно пробормотал:

— Мне ничего не известно о смерти Нагаоки. Он уехал отсюда живым. Мог по дороге напороться на грабителей.

— Нет. Расскажите-ка лучше про те деньги.

— Восемнадцать слитков. Но он был должен мне больше. Мы сговорились на тридцати пяти слитках, когда я приезжал повидаться с ним в столицу. Пять слитков он отдал мне тогда же, а остальное обещал отдать позже. Но привез-то только восемнадцать!

— А почему он платил вам? — вмешался в разговор Акитада. — Ведь он не считал брата виновным.

Ясабуро ухмыльнулся:

— Какая разница, что он считал? Полиция объявила его виновным. Как только я прослышал об этом, сразу же отправился к нему за деньгами. И Нагаока не стал отказываться. Только попросил об отсрочке.

Кобэ задумчиво хмыкнул, поскребывая коротко подстриженную бороду.

— Постойте, дайте-ка мне разложить все по местам. Вы обратились к Нагаоке с некими требованиями, он выплатил вам часть сразу же, а остальное привез сюда лично. Так?