«Кубинское националистическое движение». С первых же дней своего существования эта немногочисленная группировка, объединявшаяся вокруг таких отчаянных людей, как братья Игнасио и Гильермо Ново Сампол, Сантьяго Гонсалес Наранхо, Мигель Сампедро, объявила, что ее конечной целью является создание на Кубе режима, подобного тому, который установил в Италии еще в 1922 году Бенито Муссолини.

Этот же Фелипе Риверо Диас, взятый в плен на Плайя-Хирон, в апреле 1961 года был вместе с другими наемниками приглашен в студию гаванского телевидения. Ответы Риверо на вопросы кубинских журналистов обнаружили его незаурядную эрудицию, достаточно глубокую культуру, бесстрашие и политический фанатизм. Он открыто осудил американский империализм, стоявший за спиной вторжения бригады № 2506, и во всеуслышание заявил, что является откровенным приверженцем идей итальянских фашистов и испанских фалангистов.

С той поры акции Фелипе Риверо, как ни странно, возросли, несмотря на то, что он упрекнул кубинскую буржуазию, госдепартамент и Белый дом, будто по их вине «на Кубе процветает коммунизм». Националистические идеи Риверо Диаса и его дружков, однако, не имели, да и не могли иметь успеха среди «гусанос». И тогда в дипломатических, торговых и иных представительствах не только Кубы, но и Канады, Мексики, Англии, Японии — стран, в той или иной степени сотрудничавших с революционной Кубой, — стали одна за другой рваться бомбы. В 1964 году был совершен, к счастью, неудавшийся, выстрел из миномета по зданию ООН в Нью-Йорке.

Федеральное бюро расследований заставили поприжать фашиствующих «гусанос», и Риверо Диас угодил на несколько лет за решетку. Вскоре «Движение» изменило свою тактику, убедившись в том, что бомбы против дипломатических представительств лишь вызывают, как следствие, аресты и широкое осуждение в международном масштабе.

Теперь Риверо Диас обвинил таких видных руководителей кубинских контрреволюционеров, как Торрьенте,[33] Масферрер, Артиме, Санчес Аранго, Маноло Рейес, в том, что главными виновниками морального разложения, политической разобщенности и физического распада антикастровских сил являются они и им подобные политические лидеры, которые уже давно своей деятельностью преследуют личные, корыстные интересы. Было заявлено, что за подобное «преступление» лица эти должны понести заслуженную кару. Таким образом, утверждали люди Риверо Диаса, «на основе ликвидации предателей будет произведена оздоровительная чистка эмиграции».

Все это в один миг всплыло в сознании Рамиро Фернандеса, и, как бы еще продолжая вспоминать, он произнес весьма невесело:

— «Торрьенте — вредное насекомое… их просто следует давить!» — так в январе заявил журналу «Реплика» твой Фелипе Риверо. «Торрьенте умрет в час «ноль-ноль»!» Сейчас начало апреля, а Торрьенте весело живет. Я за то, чтобы угроза Риверо не осталась пустым словом…

— Да и он сам такой же! Аристократ, купается в золоте, любит «дольче вита».[34] Кика из-за него страдает — хочет наложить на себя руки, утопиться…

— Надо срочно научить ее плавать, — перебил Рамиро. У него созревал план, как уменьшить заинтересованность Риверо Диаса Мартой, красивой, одинокой, ничем не связанной женщиной. — Марта, ты мне веришь? Знаю — не до конца! Но в главном веришь?

— Да, Рамиро! Да, верю. Очень! Когда любишь…

— Ну, вот и ока1 Скажешь в следующий раз своей Кике, что я сделал тебе предложение и что ты раздумываешь, но поскольку нет ничего лучшего… склоняешься к тому…

— Рамиро, побойся бога! Как ты можешь такое говорить?

— Так надо, Мартика! — уговаривал Рамиро, вкладывая в голос всю нежность, на которую только был способен. — Точно так надо ей сказать! «Поскольку нет ничего лучшего…» Поглядим, что будет дальше. Надо выиграть время.

— Хорошо, Рамиро, как скажешь, — покорно согласилась Марта. — Только вот еще… У меня от тебя секретов нет. Но, ради бога, не сделай хуже себе. Кика так и сказала, прощаясь со мной: «Помни! Фелипе — человек слова! Пепе Торрьенте осталось жить не больше недели!»

— Пусть грызутся! Лишь бы нас с тобой не трогали, Мартика. Кончай свою пиццу и едем на пляж. Ты знаешь, вчера я дочитал «Семь грехов» Эрнандеса Ката. Превосходно! Советую. Теперь берусь за «Контрабанду» Энрике Серпы. Хочешь, поедем в Коллинз-парк или в «Бас-клаб»? Отлично проведем день. Но главное, Марта, помни — нам с тобой необходимо выиграть время!

Однако время работало не на Рамиро. Каждая неделя приносила ему новые, далеко не приятные сюрпризы.

В следующую пятницу Рамиро намеревался с утра просмотреть книги, подобранные для него по теме «Социологи о развитии современного общества». Но кривоногой библиотекарши за стойкой не оказалось, и книги ему принесла молоденькая стройная девушка. Он посмотрел вслед грациозно удалявшейся девице и подумал, что ей более подходило бы красоваться в дансинге, в бикини на пляже, а то и в постели на киноэкране.

Приятное рассуждение тут же сменилось недовольством, как только Рамиро принялся разбирать стопку книг. Николае Гильен, Алехо Карпентьер, Хулио Кортасар, Рубен Мартинес Вильена…

«Какого черта! — ругнулся он про себя. — Что за выходка?» И Рамиро немедленно направился к стойке.

— Querida! Darling![35] Я просил социологов, а не коммунистов! — нарочито громко произнес он, вертя в руках чужие книги.

— Извините, произошла маленькая путаница. — Щедрая, обворожительная улыббка озарила юное лицо, и девушка кивнула на стоявшего тут же кубинца средних лет. — Он тоже Фернандес. Извините! Вот ваши книги.

Длинный, узкоскулый человек с худой шеей, названный Фернандесом, с интересом листал книгу. Рядком лежали приготовленные для Рамиро издания.

— Забавная подборка! Здесь есть кое-что эдакое, из-за чего зря не потеряете время. — На первый взгляд блеклые, выцветшие глаза ожили и засветились, и свет этот был для Рамиро единственно приятной деталью в облике однофамильца. — А мой заказ, по логике вещей, конечно же, оказался у вас. Мне очень приятно! Рауль Луис Фернандес, бухгалтер, временно без работы, — представился долговязый и стал складывать книги одна на другую.

Рамиро хотел было тут же обменять те, что держал в руках, но долговязый Фернандес заметил:

— Идемте, сегодня я устроюсь в вашем углу. Там посвободней! С таким букетом идей и мыслей в руках приятно хотя бы прошагать по залу. Редко сегодня встретишь соотечественника, которого так вот, всерьез волнует ответ на коренные вопросы общественной жизни в условиях… империализма.

Фернандес аккуратно опустил стопку на край стола, у которого остановился Рамиро, взял у него свои книги и сделал шаг к свободному столику. Рамиро кинул ему вслед:

— Вы курите? К одиннадцати пойдем передохнуть?

Они сидели на массивной чугунной скамейке перед небольшим бассейном с рыбками под негустой тенью королевских пальм и вели разговор.

— Ага! И приспело! Приспело объяснение, отчего это вы пребываете в состоянии поисков обобщающей социологической теории. — Фернандес отшвырнул сигарету и с удовольствием потер руки. — Современные социологи, особенно там, в Европе и… дальше, давно пришли к сознанию необходимости дифференцированного подхода к оценке различных социологических идей и, повторяю, нуждаются в обобщающей теории.

Рамиро не очень понимал, о чем вел речь его собеседник, и злился на себя и на него.

Фернандес же поглядел в упор и задал вопрос:

— Вы делаете вид или действительно не понимаете, что я говорю… о марксизме?

Рамиро снял ногу с ноги, отшвырнул носком гальку через дорожку, посыпанную желтым морским песком, и встал.

— Ты к какой организации принадлежишь? Если к «Кубинскому националистическому движению», то передавай привет Фелипе Риверо, — сказал довольно грубо Рамиро и собрался было зашагать к зданию библиотеки, но длинноногий Фернандес — как только не переломились его конечности — проворно вскочил и преградил путь, широко улыбаясь.

— Ну зачем же так сразу, Фернандес? Открытая террористическая диктатура наиболее реакционных,