нефть.

Но и там «сержанта» встретили рабочие, возившиеся у вагонетки, загородившей собой проем в стене цеха. Следующим указанием, полученным «сержантом», было:

— Р-два, иди к приемнику-транспортеру, в конце его закладывай под котел с патокой. Смелее! Не тяни!

Р-3 доложил о выполнении, и «лейтенант» распорядился:

— Р-два, Р-два, я Р-один. Мы отходим к гаражу. Ждем тебя там. Пошевеливайся!

— Порядок! Иду! — ответил «сержант».

Как только трое диверсантов скрылись за поворотом дороги, ведущей на тростниковые поля, в ворота сентраля въехало четыре крытых грузовика с саперами. Директор завода объявил по радио о немедленном прекращении работы во всех цехах, кроме машинного отделения, и о сборе всех рабочих у здания правления. Не более чем через десять минут все три пояса-патронташа были обнаружены. Два из них обезврежены, а третий положен между котлом и стенкой цеха рафинирования.

Завод был «подорван» примерно через полчаса после ухода диверсантов. Дирекция и местные органы госбезопасности побеспокоились о том, чтобы не распространились ненужные слухи. Сразу после взрыва сентраль окружили войска.

В последующие дни в газетах было опубликовано сообщение о взрыве завода. В заметке «Происки врагов революции» говорилось, что «трудящиеся района ответят на эти выпады врага подъемом трудового энтузиазма». Через месяц те же газеты сообщили, что завод полностью восстановлен и теперь производит сахара больше обычной нормы.

В день празднования годовщины победы на Плайя-Хирон «Эль Гуахиро» доставил на Кубу новую партию, теперь уже из пяти человек. То была группа опытных агентов. В их число входил и Тико Эррера, ас-разведчик, который уже не раз высаживался на острове с ответственными заданиями.

Рамиро знал, что прежде всего ему следовало провести своих «подопечных» поодиночке мимо одной из условленных точек: толстого, разбитого молнией дерева, что стояло у тропинки, пролегавшей через топь, или заброшенного домика углежогов. Таким образом, хотя дело и происходило ночью, аппаратурой, скрытой в стволе дерева и в стене хижины, были получены фотографии всех агентов.

В задание разведывательной группы входили визуальный сбор сведений по определенным объектам, связь с уже осевшей, но пока бездействующей агентурой, получение информации, установление новых контактов, преимущественно с родственниками находившихся в Штатах «гусанос». Рамиро знал об этом и поэтому перед тем, как отправиться обратно на сейнер, в беседе с Педро Родригесом настаивал на аресте заброшенных в этот раз агентов. «Это вам не те трое юнцов, — убеждал Рамиро. — Они такое натворят… С ними шутить нельзя».

Рамиро так настойчиво уговаривал, что Педро Родригес доложил о его опасениях в Гавану. Однако там решили не спешить, а лишь усилить наблюдение за действиями агентов. В результате в распоряжении органов госбезопасности оказались ценные сведения о работе ячеек контрреволюционного подполья, были засечены новые связи, обнаружены остатки ранее разгромленных групп.

Прошло четыре недели, и Рамиро вновь высадился у кайо Эскивель. Он привез с собой крупную сумму денег для лейтенанта Фауре Павона. Рамиро надлежало провести его формальную вербовку. За согласие лейтенанта постоянно работать на «Альфу» в банк, который он укажет, на его имя должно быть положено двадцать тысяч долларов, не считая определенных сумм вознаграждений за выполнение каждого задания. Рамиро доставил и портативную рацию РС-48, на которой следовало научить работать Фауре. И это задание он «выполнил» успешно, возвратившись в Майами вместе с пятью агентами — живыми и невредимыми. Акции Рамиро неимоверно возросли.

В ЦРУ им были довольны — счет его в банке «Джефферсон Нейшнл», отделение Майами-Бич, заметно рос, в отделах же приступили к разработке планов более интенсивного использования нового и бесперебойно действовавшего «окна». Вскоре Фауре Павон сам принял в одну ночь сразу восемь человек. Рамиро, который сопровождал этих людей на надувных лодках до кайо Верде, успел сообщить старому рыбаку, что группа представляет повышенный интерес, так как ее высадке придают особое значение.

Когда уже на рассвете вторая четверка выбралась на топкий берег восточнее Караатаса, неожиданно из зарослей донеслось властное приказание:

— Стой! Руки вверх!

Черный как смоль, с кошачьими повадками крепыш сорвал с груди автомат, остальные повалились на мокрую землю, но Фауре, опережая выстрел, придержал автомат и крикнул:

— Солдат Фатуте, почему не на месте? Немедленно на пост!

— Слушаюсь, мой лейтенант. — Солдат козырнул и пошел прочь.

По стволу поваленного дерева он перебрался через чистое, не поросшее болотной растительностью место. Еще через миг он скрылся бы в мангровой чаще. Фауре взял из рук крепыша автомат и пустил очередь в спину солдата. Тот взмахнул руками, выронил винтовку и повалился лицом в вонючую жижу.

— Уходите скорее! Контакт со мной через Центр. Быстрее! — Фауре знал, что каждый агент имел свою рацию.

Эта сцена, разыгранная специально, чтобы на время прикрыть «окно», удалась как нельзя лучше. Фауре был не только хорошим шахматистом, но и превосходно владел оружием разных систем. Ни одна из пуль его очереди не задела солдата.

Однако таким образом был создан предлог подольше задержать группу на острове. Преследовалась цель заставить ее членов действовать вне рамок заранее отработанного в деталях плана. В подобных ситуациях агенты разведслужб обычно вынуждены переходить на запасные варианты, вести себя по своему усмотрению, выявляя при этом методы, принятые (в данном случае) в ЦРУ, раскрывая убежища, приготовленные на случай длительного оседания, давая в руки контрразведывательных органов материал, по которому можно судить о наличии запасных «окон».

Наблюдение в первые же дни показало, что в группу входили два американца. Их интересовали сведения сугубо военного характера.

Один из янки сразу направился в порт Кабаньяс, где связался с мотористом, работавшим в запретной зоне порта. Радиосеансы этого разведчика были запеленгованы и»— записаны, но код, которым он пользовался, раскрыть не удалось. Не удалось и удержать его под контролем. Получив сведения от моториста, он будто сквозь землю провалился. А неделю спустя, поблизости от островов Иннес-де-Сото, что напротив порта Ла-Эсперанса, засекли неизвестную подводную лодку. Скорее всего она приходила за этим ловким разведчиком.

Второму янки устроили аварию. Автомашина, в которой он ехал с одним из действовавших на Кубе агентов, столкнулась с грузовиком и скатилась в кювет. Агент отделался легким ушибом, и его не стали задерживать, американца же, который сломал руку и от боли потерял сознание, доставили в больницу. Осмотр его вещей и документов заинтересовал полицию. Но после первого допроса разведчика обнаружили в палате мертвым. Он отравился ядом из капсулки, зашитой у него под кожей на левой руке.

Тем временем Рамиро, который на сей раз ожидал возвращения членов группы в доме старого рыбака, регулярно выходил на связь. Он сообщил, что солдата, в которого стрелял лейтенант, разыскали, и на этом оборвал передачу. Через неделю — Рамиро хорошо знал, как все эти дни нервничали в ЦРУ — он объяснил, что возникли обстоятельства, которые мешали ему работать, и что найдены винтовка и обрывки одежды солдата, а труп его съеден крокодилами. Обстановка в районе напряженная. Лейтенанта Павона вызывали на доклад к начальству — вначале в главный город провинции, а затем и в Гавану.

Два месяца наблюдения дали ценный материал, и, когда стало ясно, что дальнейшая слежка ничего нового не принесет, Рамиро сообщил по радио о готовности вывести группу в море и без осложнений с этим справился.

Затем через «окно» Фауре Павона на Кубу отдельными партиями было «выброшено» еще девять человек, которые осели в Гаване.

Прошел почти год с того дня, когда Рамиро получил удар по голове рукояткой от руля. Органы госбезопасности Кубы собрали за это время обширный, компрометирующий ЦРУ и организации кубинских