контрреволюционеров материал. Назрела необходимость проводить операцию по ликвидации вражеской агентуры. Но…

Но… прежде следовало возвратить Рамиро Фернандеса на Кубу. В противном случае он, вне всякого сомнения, подвергался бы серьезному риску.

Между тем руководство ЦРУ, как нарочно, больше не использовало его «по мелочам». Им не хотели зря рисковать. Так везде в один голое и отвечали ему: «Эль Гуахиро», вы ценный человек! Разве можно рисковать вами, часто ставить на карту?»

На самом же деле Рамиро грозила опасность. Кому-то а аналитическом центре ЦРУ пришла в голову мысль: не является ли странным тот факт, что все задания, даваемые «Эль-Гуахиро» — шахматисту в течение года, выполняются без сучка и без задоринки, в то время как усилия, направляемые по другим каналам, взять хотя бы «Белую розу», «Альфу», «Омегу», Революционную хунту и другие антикастросские организации, терпят провал за провалом?

Отделу, к которому был приписан инструктор Сонни, не удалось отстоять честь своего мундира и отвести возникшее подозрение… и над Рамиро навис дамоклов меч.

«Эль Гуахиро» ни о чем подобном не догадывался, ничего не подозревал. Впервые он жил с сознанием, что кому-то нужен, с чувством, что исполняет долг — рискует собой ради родной Кубы. Как-то в одну из многочисленных ночных бесед с Педро Родригесом в уютной квартирке, после работы на заводе, Рамиро спросил Педро, куда они ведут Кубу, к чему стремятся. И «Эль Альфиль» сказал: «Чтобы новый кубинец сознавал, что защита интересов родины — есть его священный долг».

Свободного времени у Рамиро было хоть отбавляй. Субботние и воскресные вечера он неизменно проводил с Мартой. Той очень хотелось снять небольшую меблированную квартиру или даже купить ее, возможности их позволяли сделать это, и жить вместе. Марта знала, что у Рамиро есть немалые средства, но не знала, как он их зарабатывает, и это сдерживало ее. Да она все не могла забыть их прежнего разговора, когда на вырвавшиеся у нее в порыве слова — не создать ли им семью — Рамиро так сбивчиво, так уклончиво и неясно ответил, что лишил ее всякой надежды.

В обычные дни недели Рамиро, неожиданно для самого себя, завел привычку сразу после обеда, а то и с утра отправляться в Бейфронт-Парк, в публичную городскую библиотеку. Там, в тиши просторных залов, он с жадностью принялся пополнять и систематизировать свои знания.

Теперь ему стало известно, что полуостров Флорида, в юго-восточной оконечности которого располагается Майами, открыл в 1513 году Хуан Понсе де Леон. Испанский завоеватель, увидев в марте месяце расцвеченную неисчислимым количеством красок землю, назвал ее «Паскуа Флорида» — «Цветущая пасха». А «Майами», это записанное по-французски индейское слово «маумее», означает «мама».

«Да, для многих заблудших земляков — испугались, струсили, как и я, рвались к райской жизни — этот благодатный уголок земли стал второй матерью, — подумал Рамиро, — но, как неблагодарные сыновья к матери… так и мои земляки. Майами на глазах хиреет. И янки!.. Не по нутру им наш темперамент, наш образ мыслей, жизни. Целыми семьями снимаются. Город становится негритяно-кубинским. Одна треть негров, одна треть — около трехсот пятидесяти тысяч — кубинцев…»

Рамиро узнал также, что Хосе Марти, создававший в 1892 году среди эмигрантов, проживавших во Флориде, кубинскую революционную партию, проездом бывал в Майами — тогда небольшом поселке, называвшемся Флаглер. Он любовался необыкновенными красотами природы, предвидел известность окружавших селение естественных пляжей, к которым вплотную подступала буйная яркая растительность. В те дни Марти вел неустанную борьбу с теми кубинскими патриотами, которые видели освобождение Кубы от ига Испании в присоединении к Штатам. Рамиро узнал об этом, когда просмотрел несколько книг Марти.

Неуклюжая и уже немолодая библиотекарша, принеся ему заказанные книги, открыла страницу, на которой цитировались отрывки из статей Хосе Марти, опубликованные им в газете «Патрия».

«…Совсем не нужно бросаться в чужое пламя ради того, чтобы не обжечь палец собственным огнем».

Эту фразу библиотекарша, на редкость чисто, без акцента говорившая по-испански, отметила своим твердым ярко-красным ногтем. Рамиро ничего не сказал, лишь учтиво поблагодарил. Когда же он в тот вечер сдавал книги, библиотекарша любезно предложила;

— Сеньор Фернандес, мы вчера получили новый сборник речей и выступлений Кастро. Хотите я вам его завтра оставлю?

— Не надо! Там ничего не может быть интересного. — Рамиро уже просмотрел сборник в библиотеке разведшколы, куда поступали не только издававшиеся на Кубе газеты, но и наиболее значительные книги.

В первую же встречу в школе с инструктором Сонни Рамиро спросил:

— Скажи, Сонни, ты случайно не знаешь библиотекаршу из «Майами паблик лайбрери»? В очках, кривоногая, страшней ее там нет.

— Кто ее не знает? — ответил инструктор. — Отец ее пять лет отсидел по обвинению комиссии по расследованию. Да и она сама коммунистка. Не нашел что-нибудь поприличнее?

— Ты это лучше директору библиотеки скажи. — Рамиро достал из нагрудного кармана две сигары Ромео № 1 «Люкс» в алюминиевой трубочке и одну предложил Сонни.

— Богато живешь, Фернандес! — с нескрываемой завистью заметил янки.

— Бедно живут только дураки, инструктор, — ответил Рамиро и направился в класс.

Если б у Рамиро на затылке были глаза, он увидел бы коварную ухмылку на лице Сонни.

В следующую субботу, полюбовавшись с набережной морем и надышавшись его соленой свежестью, Рамиро поехал к Марте. Она торопливо вышла из дому и бегом направилась к машине. Рамиро сразу почувствовал что-то недоброе.

— Дорогой, я звонила тебе вчера весь вечер… — теребя сумочку и явно волнуясь, заговорила Марта.

— Не ревнуешь ли? — Рамиро попытался шуткой развеселить Марту, но та лишь махнула рукой.

— Оставь, радость моя, не до этого. Я хочу есть! Специально не завтракала. Давай поедем в ближайшую пиццерию[32] и не пойдем сегодня в ресторан? А?

Когда гринэсли бутылки «кьянти» и дымящиеся пиццы с анчоусами, Марта, отправив кусок пирога в рот, тут же заговорила:

— Рамирито, любовь моя, я не хочу, чтобы они меня затянули. Что-то надо делать! Это страшные люди! Они ничего не боятся. У них нет ничего святого…

— Постой! Погоди! Так можно и подавиться, Мартика. Поешь, девочка, потом расскажешь. — Рамиро ловил ножом тянувшуюся за куском пиццы нить расплавленного сыра.

— Нет, мои ангел, я не могу молчать ни минуты! Я знаю, ты любишь, чтобы по порядку. Значит, так! Еще в понедельник ко мне заехала Кика. Это моя знакомая — мы одно время снимали вместе комнату. Подругой она мне не была, просто хорошая знакомая. Мы не виделись больше года. И вот… приехала раз, потом второй. А вчера хозяин и хозяйка уехали на уик-энд. Она явилась, мы поужинали у меня, выпили ликеру.

— Хозяйского? — Морщинки у глаз Рамиро собрались в гармошку. — Ты угощала?

— Нет, Кика с собой привезла. Выпила и расплакалась и все мне начистоту выложила. Если узнают, они с ней что-нибудь сделают.

— Да кто это «они»? Марсиане? — Рамиро положил вилку рядом с тарелкой.

— Хуже! Кика, сделав вид, что влюблена, заманила Адальберто на виллу, а потом… Ты знаешь, его вся колония хоронила. Она боится, но ее заставили прийти ко мне. Кика и сказала, что им нужны настоящие кубинские патриотки. Сказала, что они очень рассчитывают, надеются на меня…

— Да кто это «они», Марта? Не делай пиццу невкусной! И что это за птичка твоя Кика? — Рамиро налил доверху стакан «кьянти».

— Кика, как мы с ней перестали видеться, тут же встретила Фелипе Риверо. Стала с ним… Теперь она… и они… — Сквозь грим на верхней губе Марты проступили росинки пота.

— Стоп! — Рамиро поднял руку. — Это надо обсудить на сытый желудок, Марта. Давай поедим. — Улыбка получилась у него достаточно кривой.

Рамиро превосходно знал, кто такой Фелипе Риверо Диас. Бывший батистовский чиновник, владевший акциями медных «Рудников Матамбре», еще в 1960 году в Нью-Йорке основал организацию, названную им