потом он от него отказывался и начинал сначала. Все имена содержат несколько составляющих: то, что он был Всадником; привязанность к Сапфире и Арье; желание победить Гальбаторикса; его родственные отношения с Рораном, Гэрроу и Бромом; и кровное родство с Муртагом. Но независимо от того, в каком положении он расставлял эти элементы, истинное имя так и не приходило ему на ум. Было очевидно что он потерял некоторые части о самом себе, по этому имена получались все длинее и длинее, в надежде на то, что Эрагон все таки наткнется на эти недостающие части.

Когда имена стали получатся слишком длинными, он понял что в пустую тратит время. Ему было необходимо пересмотреть свои основные предположения еще раз. Он понимал что его ошибка в том, что он не мог найти место, где он не прав, или же он знал эти места но не уделял им должного внимания. Он знал, что люди редко признают свои недостатки, и понимал, что это относится и к нему самому. Он пытался как то отучить себя от этого заблуждения, пока было хоть какое то время. Это заблуждение родилось вмести с ним в целях самосохранения, что бы он мог замечать в себе только самое хорошее. Тем не менее, на этот самообман уже не было времени.

Он думал и продолжал думать, так как день клонился к закату, но его усилия увенчались только неудачей.

Дождь становился сильнее. Эрагон любил этот звук, хотя он и мешал услышать, если бы кто то решил подкрасться к нему. С момента их первой ночи на Вроенгарде, он не видел никаких признаков появления странных, одетых в капюшоны фигур, которых он видел в городе, и он не чувствовал присутствие их сознания. И тем не менее, Эрагон был на стороже, и он не мог побороть в себе чувство, будто он и Сапфира могут быть атакованы в любой момент.

Серый свет дня медленно исчезал в глубокой беззвездной ночи, наставшей в долине. Эрагон подкинул больше дров в огонь; Костер был единственным источником света в пределах их лагеря, и пучок желтых языков пламени казался большими свечами на огромном пространстве. Каменный пол отражал свет костра. Поверхность пола была похожа на лист из полированного льда и отраженные языки пламени переливались разными цветами, что отвлекало Эрагона от его размышлений.

Эрагон не пообедал. Он был голоден, но слишком напряжен для того, чтобы его желудок был готов принять еду. Да и в любом случае он чувствовал, что пища может замедлить его мысли. Никогда его разум не был таким острым, как тогда, когда его живот был пустым.

Он решил что не будет есть, пока не узнает, его настоящее имя, или пока они не будут вынуждены покинуть остров, не зависимо от того что наступит раньше.

Прошло несколько часов. Они мало говорили между собой, хотя Эрагон понимал направление общего дрейфа настроений и мыслей Сапфиры,а она понимала его.

Позже, когда Эрагон собрался погрузиться в свои сны наяву – одновременно и из-за усталости, и из-за надежды, что сны помогут ему проникнуть внутрь себя – Сапфира взревела, вытянула вперед свою правую лапу и ударила ей по полу. Несколько язычков пламени вырвались наружу, посылая искры к черному потолку.

Встревоженный, Эрагон вскочил на ноги и потянулся за Брисингром, в то же время пытаясь обнаружить врагов в темноте за пределами полукруга из камней. Мгновение спустя он понял, что рык Сапфиры выражал не ярость, а триумф.

Я сделала это! воскликнула Сапфира.Она выгнула шею и выпустила облако сине-желтого пламени в верхние пределы здания. Я знаю свое истинное имя! Она сказала единственнуюй строку на древнем языке, и внутренняя часть ума Эрагона, казалось, огласилась звуком как звонок, и на мгновение,тело Сапфиры замерцало внутренним светом,она выглядела так,как будто она была сделана из звезд.

Ее имя было грандиозным и величественным, но также и и с оттенком грусти, поскольку это название охарактеризовывало ее как последнюю женщину ее вида. В словах Эрагон мог услышать любовь и преданность,которую она испытывала к нему, так же как все другие черты, которые составляли ее индивидуальность.Но большинство ее качеств он признавал,что они не имели к нему никакого отношения. Ее недостатки были столь же видными как и ее достоинства, но в целом, впечатление было одним,она была из огня,красоты и великолепия.

Сапфира вздрогнула от кончика носа до кончика хвоста, и переместила свои крылья.

Я знаю, кто я, сказала она.

Молодец, Бяртскулар, сказал Глаэдр, и Эрагон чувствовал, в каком большом впечатлением он был. У тебя есть имя, которым можно гордиться. Я не сказал бы ето еще раз, однако, даже и не к себе, пока мы находимся на… на шпиле мы приехали, чтобы посмотреть. Вы должны проявлять большую осторожность, чтобы сохранить твое имя скрытым теперь, когда ты его знаешь.

Сапфиры моргнула и переместила свои крылья снова. Да, Учитель. Возбуждение, пробегающее через нее, было ощутимым.

Эрагон вложил Брисингр в ножны и подошел к ней. Она опустила свою голову так, чтобы та находилась на одном уровне с его. Он погладил ее пасть, а затем прижался лбом к твердой морде так крепко, как только мог, ощущая острые чешуйки под пальцами. Горячие слезы стекали по его щекам.

Почему ты плачешь? спросила она.

Потому что… мне посчастливилось быть связанным с тобой.

Малыш.

Они поговорили еще немного, потому что Сапфира хотела обсудить то, что она узнала о себе. Эрагон был рад послушать, но не мог избавится от немного горького чувства, оттого что он был еще не в состоянии найти свое истинное имя.

Тогда Сапфира свернулась на своей стороне половины круга и заснула, оставляя Эрагона размышлять рядом со светом умирающего походного костра. Глаэдр не спал и следил за его успехами, и иногда Эрагон консультировался с ним, но по большей части, он придерживался себя.

Часы проходили мимо, и Эрагон чувствовал себя/становился все более и более разбитым. Его время заканчивалось – в идеале, он и Сапфира должны были уехать к Варденам в предыдущий день – и все же независимо от того, что он пробовал, он казался неспособным описать себя, каким он был.

Было около полуночи, по его расчетам, когда дождь прекратился.

Эрагон волновался, пытаясь составить мнение о себе;потом вынужденный размять свои ноги, так как слишком долго был вывнужден сидеть. Я собираюсь на прогулку, сказал он Глаэдру.

Он ожидал, что дракон будет возражать, но вместо этого Глаэдр сказал: Оставь свое оружие и доспехи здесь.

Почему?

– Что бы ты ни нашел, ты должен встретить это сам. Ты не сможешь понять себя, если ты надеешься, что кто-то или что-то еще поможет тебе.

Слова Глаэдра имели смысл для Эрагона, но тем не менее он колебался прежде, чем он отстегнул свой меч и кинжал и снял свою кольчугу. Он надел свои ботинки и свой влажный плащ, и затем он подтянул седельные сумки, в которых хранилось сердце сердец с душой Глаедра ближе к Сапфире.

Как только Эрагон начал уходить от полукруга камней, Глаэдр сказал: делай,то что должен, но будь осторожен.