правительством. Петроград готовился к восстанию. Сибирь роптала, по ее просторам двигались стотысячные колонны пленных и недовольных солдат. Но и в этом муравейнике Федосов и Величко сделали все, что можно было сделать для своих друзей.
Василий Антонович остался в Хабаровске. Он нашел старых товарищей по партии, получил задание и повел работу со свойственной ему энергией. Прощаясь с Величко на вокзале, он дал ему свой адрес и сказал:
— Пусть Мария Зотова едет сюда. Я устрою, чтобы она добралась до мужа. Прощай, друг.
Величко помчался в Москву. Как потом писала сама Мария Петровна, он сразу нашел ее и ворвался в комнату с криком: «Вот и мы!» Она при нем же начала сборы. Илья рассмеялся:
— Не надо так спешить. Съезжу в Петроград, найду Тимирязева, покажу ему письмо Николая, получу советы, приборы, накуплю семян, саженцев, сдам в багаж все, что вам надо для работы и для жизни на берегу моря, а уж тогда мы купим билет и я вас отправлю. Готовьтесь, но не торопитесь. Не столько ждали.
Он все сделал. Он работал за пятерых.
И скоро Мария Петровна тронулась в долгий путь на восток.
Она благополучно добралась до Хабаровска, разыскала Федосова, а несколько позже вместе с Василием Антоновичем и громоздким багажом отправилась по Амуру на рейсовом пароходе в Николаевск. Там они задержались и только благодаря случайности попали на сторожевой катер таможенной охраны, который шел в последний рейс вдоль берегов Охотского моря.
С замиранием сердца вошла молодая женщина на шаткую палубу катера и со страхом посмотрела на серое, как старый цинк, море, которое уходило куда-то бесконечно далеко. Что ждало ее впереди?..
Старый служака — командир катера — еще раз уточнил вместе с Федосовым на карте местоположение колонии, буркнул обнадеживающее «найдем» и приказал «взять якорь».
Всего этого Зотов, естественно, не знал. Он приходил к морю и смотрел на него грустными глазами человека, у которого мало надежды на исполнение желаний. Он не знал и другого, несравненно большего, именно, что в эти предосенние месяцы Россия готовилась ко второй революции и что участниками великих событий стали его друзья — Федосов и Величко.
Когда осенние ветры уже срывали с лиственниц последние желтые хвоинки, а Байда и Бурун гуляли в новых пушистых шубах, на холодных волнах близ берега запрыгал катер. Никто не видел, как он подошел, никто его не встретил. Катер направился к устью реки, осторожно продвинулся вверх по реке и стал как раз напротив шалаша Джона Никамуры.
Мария Петровна не уходила с палубы, стояла, вцепившись в холодные поручни борта. Она в сотый раз осматривала затаившийся лес, ощупывала взглядом каждый кустик, надеясь первой увидеть мужа. Но тайга молчала, и только кедровка покрикивала на сухой лиственнице, на самом мысу у реки. Катер давал гудки, но звук оседал на вершинах деревьев, ветер снимал его, отбрасывая в море.
— Что же это? — спросила она капитана. — Никого… Может, мы не туда попали?
— Подождем, сударыня. Вы же знаете, они живут не на самом берегу, а вдали от него. Подойдут.
Он сходил в каюту, вышел с ружьем и два раза выстрелил. Эхо выстрела прокатилось по верхушкам темнеющего вечернего леса. Прошло какое-то время. И вдруг Мария Петровна увидела, как мелькнула в кустах человеческая тень.
Не выдержав неизвестности, она крикнула что было силы:
— Николай!..
Голос забился над лесом, пронесся по реке и затих. Тень исчезла.
— Кто там? — спросил командир.
— В кустах… Может быть, мне просто показалось… — Мария Петровна нервно засмеялась. — Я так долго смотрела, что в глазах круги. Верно, показалось.
— Идите в каюту, сударыня, уже ночь. Ложитесь отдыхать, завтра утром мы снарядим людей в поиск.
Зотов и Оболенский были крайне удивлены поведением Кина. Поздно вечером он вернулся из леса, собрал свой вещевой мешок, запер амбар со шкурками, бросил за спину винчестер и уже от порога сказал на прощанье:
— Дело есть. Недели на две уйду в тайгу.
Ночью Байда и Бурун волновались. Они то и дело принимались дружно лаять, бегали взад и вперед по дороге к реке, царапались в дверь, всячески выражая беспокойство. Зотов выходил два раза, успокаивал собак. Они прыгали ему на грудь, отскакивали и бежали к реке, призывно взлаивая.
— Ничего не понимаю, — сказал Зотов Корнею Петровичу. — Похоже, зовут куда-то.
Он встал с зарей. Едва толкнул дверь, как собаки вскочили и с лаем бросились на дорогу. Николай Иванович на всякий случай снял с плеча ружье и пошел за ними.
Красная заря горела на востоке. Дул порывистый ветер с моря. Тайга глухо гудела. Пахло свежестью, глубокой осенью, близким морозом.
Собаки намного опередили Зотова. Они выскочили на берег и залились нетерпеливым лаем.
— Готовьте шлюпку! — приказал командир. — Я разбужу нашу пассажирку. Кажется, идут.
Будить Марию Петровну не пришлось. Она не спала. Услышав лай на берегу, она выбежала из каюты и бросилась к борту. В сорока метрах, у самой кромки воды, бегали и лаяли два мохнатых черно-белых пса. Раздвинулись кусты, собаки от радости взлаяли еще сильнее, и на берегу показался человек.
— Николай! Коля! — закричала Мария Петровна и перегнулась через борт.
— Маша!.. — послышалось с берега. — Я иду!..
Зотов шагнул в воду. Шлюпка отчалила от катера. Он стоял по колени в воде, с протянутыми руками, а она уже кричала ему:
— Ты простудишься!.. Боже мой, вода как лед… Я же еду, я сейчас…
Он принял жену на руки, вынес на берег. Он плохо видел ее, все окружающее расплывалось, слезы застилали глаза, он целовал лицо Маши, мокрое от слез, а она твердила:
— Ты, это ты!.. Жив, здоров… и борода… Боже мой, я умру от счастья!.. Ну, пусти меня… Поздоровайся… Это все Федосов устроил. И твой Илья… Как я счастлива, Коля, дорогой…
Моряки стояли рядом со шлюпкой, рассматривали, отвернувшись, лес, песчаный берег, облака на небе. Байда и Бурун сидели в стороне, наклоняя морды то влево, то вправо, вглядываясь в людей.
Кедровка сходила с ума от любопытства, трещала на весь лес о невероятном происшествии, а по лесу спешил, бежал Корней Петрович, догадавшись, что Зотов убежал неспроста.
Вероятно, все-таки никто не умер тогда на берегу от радости, а, благополучно встретившись, все пошли домой, чтобы за большим столом в спокойной обстановке рассказать друг другу об очень многом и очень важном. Марии Петровне понравилось у колонистов все: и дом, и Корней Петрович, и Вайда с Буруном, и флегматичный головастый Бека, и лес, и речка, и даже холодный ветер, гудевший в верхушках деревьев и беспокоивший старого командира катера, которому предстоял еще далекий обратный путь по осеннему морю.
— Так и жили двое? — спросил он Зотова, когда первый шумный разговор несколько ослабел.
— Трое. Еще тут с нами некто Кин.
— Уж не помощник ли Никамуры? — оживился таможенный служака.
— Вы знаете Никамуру?
— Мне ли его не знать! Слава богу, мучаемся с ним не один год. Я еще не имел ни одного седого волоса, когда он появился в наших краях. Таможенная охрана гоняется за ним лет, никак, семь. Брали раза два с поличным, выворачивался, хитрюга, — не иначе откупался.
— За что вы с ним воюете?
— Контрабандная торговля. Ведь он представитель иностранной компании, а в наших краях торгует. Спирт возит, боезапас, разные товары якутам, а отсюда ценную пушнину берет, обкрадывает людей и Российское государство. Мне кажется, Никамура замахивается на большее, он уж вообразил себя владельцем этих земель, полноправным князем, запамятовал, что владения российские… За это, сударь мой, по головке не погладят. Но как же его помощник здесь оказался? Насколько мне известно…
