она приносила мне из «Артистического» пирожное.
Разговаривали мы с ней мало. Панне Зофье импонировали титулованные особы. Она обожала наделять всех чинами и званиями. Заведующего она без всяких на то оснований величала «пан адвокат». Ему это, вероятно, льстило, и он не возражал. Поговаривали, что панна Зофья близко знакома с управляющим и поэтому много себе позволяет.
Моими личными делами пока никто не интересовался. Только недели через две после печального случая с Иренеушем поползли первые слухи.
Панна Зофья спросила меня напрямик:
– Это правда, что из-за любви к вам один молодой человек пытался застрелиться?
Я побледнела. Значит, уже и сюда дошли сплетни! Ничего не поделаешь, надо что-то ответить, лишь бы пресечь эти разговоры.
– Да. Только он не всерьез. Просто случайность.
Больше вопросов панна Зофья не задавала. А несколько дней спустя перебралась в другую комнату. Я слышала, как она говорила кому-то в коридоре:
– Что делать, приходится заботиться о своей репутации. В этом году из Англии приезжает мой жених. Знаете, с кем поведешься, от того и наберешься. Почему я должна говорить тихо? Пусть слышит. Девчонке всего восемнадцать лет! Я в ее возрасте одна из дому не выходила. А того, что о ней рассказывают, лучше не повторять. Во всяком случае, для меня это неподходящая компания.
Я готова была сквозь землю провалиться. Что сказать? Стоит ли на это обижаться? Если и другие поступят так же, тогда через неделю придется обидеться на весь мир.
Как я ни убеждала себя, что все это меня нисколечко не трогает, я была в таком состоянии, что не могла работать. Чтобы немного успокоиться, я решила выйти на улицу. Никто не должен знать, как тяжело я переживаю эту историю.
Заведующий не хотел меня отпускать.
– Может, как-нибудь в другой раз. Сегодня очень много работы. Я знаю, вы каждый день задерживаетесь допоздна, но ведь нужно поддерживать доброе имя отдела. Славу халтурщиков снискать нетрудно, а вот отделаться от нее будет не так легко.
– В таком случае разрешите мне сейчас уйти, а в три я вернусь и не уйду, пока всего не сделаю. Мне необходимо выйти.
Заведующий согласился, но проводил меня таким взглядом, будто хотел что-то еще сказать.
На улице было свежо и приятно. Дождь, ливший без передышки последние несколько дней, основательно смыл пыль, скопившуюся на улицах за время сухой, почти бесснежной зимы.
Я пошла к Партизанскому холму. По дороге остановилась на мосту поглядеть, как две девочки кормят рыб. Они крошили в воду хлеб, а рыбешки, отталкивая друг друга, жадно разевали рты.
Я решила пойти далеко, чтобы устать и отвлечься, но для этого надо было зайти домой переменить обувь. Переходя дорогу, я услыхала у себя за спиной такой яростный скрежет тормозов, что невольно отскочила в сторону.
Я обернулась. Мне махал рукой какой-то молодой человек. Да ведь это же приятель Люцины, тот самый офицер УБ, которому я одолжила деньги.
– А я прямо от вас – завез деньги и очень жалел, что не застал вас дома.
– Вы от своего обещания не отказываетесь? Может, покатаете меня? Сегодня это было бы очень кстати.
– С превеликим удовольствием. Садитесь.
По превосходному асфальтовому шоссе, проложенному в лесу, мы доехали до озера. Бешеная скорость, свист ветра в ушах, свежая лесная зелень и, наконец, ненавязчивый спутник, не задававший никаких вопросов, – это было прекрасно.
Я понемногу успокаивалась. Мы посидели у озера, выкурили по сигарете. Я предложила вернуться. Он довез меня до самого дома. К себе подыматься я не стала, а пошла пешком на службу. Теперь я снова могла работать. Я пообещала себе, что буду держаться. Никому не удастся меня спровоцировать. Не дамся!
Домой я возвращалась поздно. Уже совсем стемнело. Который это был час, я не знала, потому что на днях разбила стекло у часов и перестала их носить. Подходя к дому, я невольно взглянула вверх и увидела, что в квартире пани Дзюни горит свет. Я помчалась прямо туда.
– Люцина родила прелестную девчонку! – приветствовала меня пани Дзюня. – Большую, сильную, а кричит – любо-дорого послушать. И весит почти четыре кило. Люцина быстро утешилась, хоть и мечтала о мальчике. Теперь в дочке души не чает. А назвали ее так, что меня аж передернуло. Виолеттой. Ну скажи, на что это похоже? Я не постеснялась, высказала все, что на этот счет думаю. Будто мало обыкновенных хороших имен!
– А как Люцина? Хорошо себя чувствует?
– Люцина так похорошела, что я на месте мужа берегла бы ее теперь как зеницу ока. Чувствует она себя прекрасно. А что у тебя? Как с мамой? Ты хоть немного успокоилась?
– Я спокойна, только жить мне с каждым днем становится труднее. Все кажется, что надо мной нависла какая-то опасность. Я боюсь, пани Дзюня!
– Чего же ты боишься, деточка?
– В том-то и дело, что я сама не знаю. Да вы не волнуйтесь, это пройдет. Наверно, я просто-напросто переутомилась. Пойду лягу. Вы случайно не знаете, у нас никого нет?
– Никого. Выпей молочка перед сном, это успокаивает.
Я послушно выпила стакан молока и спустилась вниз. Быстро разделась, помылась и только после этого