– Все хорошо. Я нашла преподавателя, который мне все разжевывает и втолковывает, и я больше не боюсь техникума. А что касается партии, то вы, наверное, слышали, что ППС и ППР объединились. Я теперь член Польской объединенной рабочей партии.
– А как мама? Раскусила Ирека наконец?
– Вполне. И успокоилась. К тому же у нее свои заботы, со Стефаном. Кажется, он не спешит сделать решительный шаг, а теперь, после смерти отца…
– Ничего, женится, – перебила меня пани Дзюня. – Увидишь! Я бы предпочла, чтобы ты вышла замуж первой, а то как бы тебя мать не выжила из квартиры…
– Ну уж нет, не дамся! – сказала я убежденно.
Учебный год подходит к концу! Эти слова звучали, как самая сладостная музыка. Последний учебный год – вот что было радостнее всего. Несмотря на болезни и другие невзгоды, я при помощи пана Пенкальского закончила курс обучения на «отлично». С двенадцатого июня у меня был отпуск, после, которого я уже не должна была возвращаться на работу в трест. Согласно решению партийного бюро меня восстановили на работе на три месяца, которые истекали тридцатого июня.
В последнюю субботу июня днем состоялось вручение свидетельств об окончании техникума. Обстановка была праздничной, торжественной. Преподаватели, обычно строгие, суровые, сердечно прощались с нами. О предстоящих в октябре государственных экзаменах никто теперь не думал.
Я вернулась домой в прекрасном настроении. Программа на ближайшее время была составлена: подыщу себе новую работу, а затем уеду на несколько дней в Валим. Я честно заслужила этот отдых.
В почтовом ящике лежало письмо от Люцины, сообщавшей, что они всей семьей вместе с пани Дзюней едут на две недели в Белосток, к родным Юзека, на свадьбу его младшей сестры. Ну что ж, второй пункт программы придется изменить.
Под вечер зашел Збышек. Мама собралась было в магазин, но, увидев его, задержалась.
– Объясните мне, Збышек, что происходит с вашим отцом? Нигде не показывается, старых друзей избегает. Что это значит? Скажите отцу от моего имени, что это становится подозрительным, – сказала она шутливо.
– Я именно, по этому поводу и пришел. Отец решил, что они уже наконец обставили квартиру, и поручил мне пригласить вас с Катажиной на завтра к обеду.
– Я уезжаю в Кальварию, – эти слова вырвались неожиданно для меня самой. – Отпуск у меня только до конца месяца, а ведь мне нужно еще подыскать себе работу.
– Правильно, – поддержала меня мама. – Тебе необходимо отдохнуть. Вы знаете, Збышек, что она сегодня окончила техникум? Остались только государственные экзамены.
– От души поздравляю. Ты, как всегда, молодчина. – В голосе Збышека звучали теплые, ласковые нотки, что неизменно трогало меня. – Отец будет очень огорчен. Когда я собирался к вам, он предупредил, чтобы я был предельно вежлив. Оказывается, старик меня знает. Может быть, ты поедешь завтра вечером?
Прежде чем я успела ответить, мама сказала:
– Ну, я побежала, у меня масса дел. Думаю, вы тут без меня договоритесь. Если я не вернусь до семи, Катажина, не беспокойся, – значит, я заглянула к Куницкой. – Уже стоя в дверях, она снова обратилась к Збышеку: – Не знаю, как Катажина, но я завтра с удовольствием навещу ваших родителей. До свидания.
Мы остались одни, и я почувствовала себя неловко.
– Значит, едешь одна в дальние края? А не лучше ли отдохнуть во Вроцлаве? На Одре так хорошо, можно взять байдарку напрокат. Оставайся, ладно?
Так говорить умел только Збышек, и я почувствовала, что колеблюсь. Но сдаваться не хотела.
– Не уговаривай. Я делаю это ради своей бывшей хозяйки, она была очень добра ко мне в Кальварии. На праздники я не поехала, потому что не люблю праздников и предпочла провести их одна во Вроцлаве.
– Как, ты провела праздники одна?
– Видишь, как мало ты знаешь обо мне! Не только эти праздники, но все подряд. Один только раз ездила к Люцине.
– Как обидно! Если б я только знал!.. Прости меня. Я знаю, что вел себя тогда, как последний хам. Возможно, ты когда-нибудь поймешь, почему… Я еще ни одну женщину ни о чем так не просил. Конечно, мне нет оправдания. Но ведь мы столько лет знакомы. И никогда ни с кем я не говорил так искренне, как с тобой. Ты должна поверить: я никогда не прощу себе, что был тогда пьян. Такой дружбы, как наша, у меня больше в жизни не будет. Я знаю.
Я молчала. Когда же он поймет, наконец, что я не хочу возвращаться к той истории? Но Збышек не унимался.
– Это верно, я тщеславен. Мне нравятся эффектные, элегантные женщины, я люблю появляться с ними в театрах и ресторанах, но говорить могу только с тобой. Когда ты в тот раз выбежала от меня, я тут же отрезвел и погнался за тобой. Был у вас дома и, узнав, что тебя нет, сказал твоей маме, что ты можешь наложить на себя руки. Я носился по городу как невменяемый, еще несколько раз прибегал к вам. И поклялся: если с тобой стрясется что-нибудь, сам заявлю на себя в милицию. Я был виноват. Мама со Стефаном не принимали мои слова всерьез, что, мол, слушать его, пьяный…
Скажи, что ты простила, что не помнишь, и я поверю, что когда-нибудь ты и в самом деле забудешь! Ты самая лучшая девушка в мире, Катажина.
Я слушала как завороженная. Потом внимательно посмотрела ему в глаза – они были синие и ласковые.
– Ладно, хватит. Ты, кажется, переусердствовал в своем раскаянии. Зачем? Повторяю: я ничего не помню и простила тебя. Ну как? Ты доволен?