– Ничего не поделаешь, надо идти. Не знаю, бабушка, что тебе и посоветовать. Понятия не имею, что полагается делать в таких случаях. Если отец вернется, даже ночью, сразу же сообщите. Завтра утром я приду, у меня отпуск.
Мама от расстройства слегла. Она лежала в постели и беспрестанно твердила:
– Что ж это такое? Господи! Как жить дальше? Твой отец – хороший он или плохой – политикой никогда не интересовался. Подумать только, мой муж в тюрьме! Михася права, они всех патриотов пересажают!
– Перестань, мама! Нечего сравнивать отца с теми бандитами, которых тетя Михася считает патриотами. Вот компресс, положи его на лоб и постарайся уснуть.
– Погоди! Я совсем забыла. Ведь в воскресенье к нам должны прийти Баранские. Может быть, предупредить их?
– Да, пожалуй. Хотя я не знаю, что лучше. Ведь они запретили рассказывать об обыске. И не исключено, что за нами следят, – начала я рассуждать вслух и тут же пожалела об этом, потому что мама расплакалась. – Не плачь. Надо все обдумать, чтобы не впутывать Баранских в наши неприятности. До воскресенья еще целых два дня. Давай подождем.
Отец не вернулся. Я каждый день наведывалась к бабушке и утешала ее как умела. Но разве мои слова могли ее утешить?
Я продолжала заниматься с таким рвением, так аккуратно посещала занятия, что мама вышла из себя.
– Ну что у тебя за характер?! Дома такое горе, а ты зубришь ночи напролет. Взгляни на себя, на кого ты стала похожа! Хочешь учиться, пожалуйста, но зачем лезть из кожи вон?
– Занятия – моя единственная отрада. За учебой я обо всем забываю. А без нее я бы вроде тебя вышла из колеи. Не сердись, мама. Это своего рода самозащита, которая помогает мне жить.
Шли дни. Отец не возвращался, и бабушка таяла на глазах. Она похудела, ссутулилась. Ее светло-русые волосы стали серыми, а потом как-то сразу поседели. Великолепные толстые косы превратились в два тоненьких жгутика. Ничего не радовало ее, не интересовало. Присланные из Валима луковицы каких-то необыкновенных тюльпанов лежали на комоде неразвернутыми.
Главной фигурой в тресте был теперь начальник отдела кадров. Количество составляемых для него сводок и отчетов росло с фантастической быстротой.
Однажды, когда я пришла в трест по срочному делу, дежурная отказалась впустить меня без пропуска или служебного удостоверения. Я решила, что она шутит.
– Таков приказ: пускать только по пропуску или служебному удостоверению. Если у вас их нет, предъявите другой документ, и вам выпишут пропуск. Причем предупреждаю, что его должен подписать тот, к кому вы идете. Иначе вахтер вас не выпустит и вызовет начальника отдела кадров.
– Пани Валасюк! Ведь вы меня не первый год знаете! Зачем эти церемонии? Мне нужно срочно в отдел снабжения, оформить заявку. Через пять минут я уйду, даю вам слово!
– Знаю, не знаю – это мое дело. К себе домой я вас и среди ночи пущу. А здесь трест! И приказ есть приказ.
Я получила пропуск, прошла в отдел снабжения, а затем в отдел кадров – за удостоверением.
– Принесите четыре фотокарточки, все одинаковые, – сказала какая-тo новенькая, – и через два дня получите удостоверение.
– Целых четыре карточки! Зачем? – воскликнула я с удивлением.
– Так полагается. И все обязаны их принести. Согласно приказу номер четыре. Кажется, вы уже нарушили сроки, поторопитесь, а то получите выговор.
Вернувшись на стройку, я рассказала об этом начальнику, но тот только рукой махнул.
– Я уже ничему больше не удивляюсь. При мне привезли в трест эти удостоверения. Знаете сколько? Полный грузовик. Десятки тысяч. Видать, богата наша народная Польша, может себе позволить такую роскошь. Удостоверения-то для всех разные. Для служащих одни, для рабочих другие, для проходящих испытательный срок – третьи. У нас с вами будут зеленые. И каждые три месяца их надо продлевать. Путаница, сам черт не разберет. Нет… что и говорить, у нас тут не соскучишься.
Отец вернулся через две недели.
Я сразу же побежала к нему. Он даже не поднялся мне навстречу, только улыбнулся вымученной улыбкой. И – ни слова!
Мы так и не узнали, где отец был все это время. На работу он больше не пошел. А через несколько дней слег совсем. Врач настаивал на больнице, но он отказался наотрез.
– Мне только покой нужен. И снотворное. А из дома я никуда не пойду. И не приставайте вы ко мне, ради бога, с вашими «поешь» и «выпей». Знаю, знаю, вы хотите как лучше, но мне уже ничем не поможешь.
Четвертый семестр был в разгаре, мне нельзя было отставать, и я забегала к отцу лишь поздно вечером, после занятий.
Ему стало хуже. Меня он едва замечал. Заходили товарищи по работе, заведующий мастерской. Отец поворачивался лицом к стенке и не отзывался.
– Когда вашего сына арестовали, – рассказывал бабушке заведующий, – мы хотели хлопотать, ведь мы же его знаем. Но директор был против. Он предостерег нас, что это может плохо кончиться, что у каждого из нас жена и дети, об этом нельзя забывать.
– Что теперь делать? – вздыхала бабушка.
– Не волнуйтесь. Завтра мы пришлем хорошего врача. Такой настырный – не уйдет, пока не уговорит его лечь в больницу.
