– Следуй за мной!

Почему-то присутствие рядом Эйе разозлило Эхнатона окончательно. Он с трудом сдерживался, пока шел в свои покои. В комнате позволил рабу лишь снять верхнее облачение и коротко распорядился:

– Иди! Потом позову!

Привыкший к вспышкам гнева фараона, случавшимся все чаще, послушный Несеб исчез, словно растворившись в воздухе.

Эйе лежал, распластавшись перед Эхнатоном, а тот словно не замечал старого жреца, нервно мерил шагами комнату, щелкая костяшками необычайно длинных узловатых пальцев, как делал всегда, когда бывал сильно возбужден. Казалось, фараон забыл о существовании лежащего ниц Эйе. А тот терпеливо ждал, гадая, что же произошло между Эхнатоном и дочерью. Хотя он давно перестал воспринимать Нефертити как дочь, даже для отца это была Главная царица, милостивая и неприступная, гордая и человечная одновременно.

Эйе видел, какое горе принесла семье смерть любимицы, видел отчаяние Нефертити и Эхнатона и никак не думал, что именно сейчас между ними может возникнуть размолвка. Что же произошло, если без памяти любивший свою семью фараон мог так рассердиться на жену? Конечно, Эйе хорошо знал, что у Эхнатона есть новые жены в гареме, но это нормально даже для больного мужчины, неужели Нефертити приревновала его к Кийе?! Он всегда считал свою дочь рассудительной женщиной и не допускал мысли о нелепой ревности.

Додумать снова не успел, Эхнатон вдруг перестал мерить шагами комнату от окна к большому креслу, сел и мрачно произнес:

– Она… больше не верит… Атону! – Голос фараона был хриплым, слова падали из его уст, словно тяжелые камни в воду. Сердце Эйе тяжело сдавило. Гнев фараона был гораздо глубже и сильнее, чем думал жрец. Такого фараон не простит даже любимой жене! – Нефертити сказала, что в ночи Солнечный диск бессилен и не смог помочь нашей дочери!

Эйе в ужасе замер. Не так давно при Нефертити он вскользь бросил похожие слова, но никак не думал, что они западут в ум и душу царицы! Но Нефертити надо было спасать, и жрец попросил разрешения говорить.

Кажется, только тут фараон заметил, что Эйе все еще лежит ниц, поморщившись, сделал знак, чтобы тот встал. «Станет оправдывать свою дочь, боясь за собственное благополучие», – вдруг усмехнулся Эхнатон. Стало даже интересно, что такого сможет придумать старый жрец, чтобы все выглядело пристойно.

– Дозволь напомнить, Великий, что она скорбит о потере дочери и это горе смутило ее разум. В Нефертити говорит забывшаяся от горя мать, а не царица. Прости ее…

И снова не успел договорить, как раньше додумать. Фараон резко поднялся с кресла, фыркнул:

– Я тоже в горе! Макетатон и моя дочь, если ты не забыл. Но я не обращаю свои слова против Атона! Напротив, я молю его о защите и помощи!

Он снова едва не забегал по комнате, щелкая пальцами. Эта привычка страшно раздражала Эйе, никому другому он делать так не позволил бы, но что мог сказать против фараона даже главный жрец храма, который содержал сам Эхнатон? Стараясь не обращать внимания на неприятные звуки, Эйе сосредоточился на мысли о том, как помочь Нефертити. Искал и не находил слов, чтобы успокоить фараона, сгладить гнетущее впечатление разлада между любящими супругами.

Эйе так и не нашел нужных слов, Эхнатон не желал замечать бесконечной материнской скорби, считая, что если он уже взял себя в руки, то так же должна поступить и Нефертити. Честно говоря, так считал и сам Эйе, но сказать этого фараону означало усилить его гнев на жену. Осторожные попытки отвлечь Эхнатона от опасной темы тоже не помогали.

И тогда Эйе подумал, что фараону нужно просто дать выговориться. Любой гнев проходит, если ему дать выход. Напротив, гнев, спрятанный внутрь, может оказаться разрушительным. Как долго продолжалась бы эта беседа, неизвестно, Эйе готов был слушать, а Эхнатон говорить. Но чади выполнил приказание фараона, отданное ранее, к Эхнатону пришла Кийе.

Это вернуло Эхнатона к действительности, заметно смутившись, словно совершал что-то не вполне красивое, он кивнул Эйе:

– Ступай, завтра договорим.

Поцеловав сандалию Эхнатона, Эйе практически выполз из комнаты. За дверью действительно ждала соперница Нефертити Кийе. Одного взгляда на красотку было достаточно, чтобы понять, что она не годится в соперницы Главной царице. Смазливое пухлое личико, полноватая фигура, пышная грудь – полная противоположность стройной, несмотря на шестерых детей, Нефертити, красоту лица которой не были способны изменить даже годы и горе. «И грудь у дочери маленькая и крепкая», – подумал с гордостью Эйе.

Но главное – в глазах Кийе не было ничего, кроме желания угодить фараону. Эхнатон умен, очень умен, ему нельзя просто угождать, быстро надоест. Но говорить об этом глупышке, рвущейся опередить Нефертити, Эйе не стал. Если сама не поймет, что, кроме крупной груди, толстого зада и пухлых щек, Главной царице не мешало бы иметь еще и голову на плечах, то втолковать никто не сможет. Нефертити Эхнатона любила по-настоящему…

Эйе вдруг вздрогнул от этой мысли. Почему «любила»? А теперь? Что-то сломалось в царице, если она забыла природный такт и умение подобрать подход к своему ой какому непростому мужу. Что теперь будет? Эйе почувствовал, как засосало под ложечкой от предчувствия крупных неприятностей.