Виктория большую часть времени, пока решались вопросы подготовки бракосочетания и Альберт был в Кобурге, находилась в полуистерическом состоянии.

Пока она воевала с парламентом и лордом Веллингтоном, пока убеждала всех и вся в своей правоте, что-то согласовывала или отменяла, она была уверена во всем. Но вот, наконец, дата свадьбы назначена, нужные люди выбраны, средства выделены, и ей принесли свадебное платье…

На сей раз королева, памятуя проблемы с коронацией, потребовала все обговорить и отрепетировать заранее. Она знала и была готова подсказать Альберту каждый шаг, каждый миг церемонии.

– Мадам, ваше платье…

Если кто и не переживал, так это Лецен. Вот кто оставался в полной уверенности в непоколебимости своих позиций. Муж мужем, а молодой женщине всегда нужна та, с которой можно будет посекретничать. Пусть для жениха таким будет барон Штокмар, она останется жилеткой для слез королевы.

Лецен позволялось называть Викторию просто мадам, а наедине так и моей дорогой девочкой. Баронесса пользовалась этим преимуществом, выглядя для всех серой мышкой, не претендующей ни на что. Лецен не рвалась к высотам официальной власти, ей вполне хватало власти закулисной, тайной, альковной, той, которая во сто крат сильнее любой публичной. И в этой власти баронесса соперников не боялась.

Платье великолепно, оно было щедро украшено драгоценными кружевами, что так нравилось Виктории. Ей казалось, что дорогие кружева сверкают лучше всяких бриллиантов. Это, конечно, не мешало иметь и бриллианты тоже.

И тут выяснилось, что от переживаний и суеты королева даже… похудела. Это было настолько неожиданно, все последние годы приходилось то и дело расставлять платья, а теперь его ушивали! Лецен, желая сказать Виктории приятное, даже рассмеялась:

– Вот что любовь делает, безо всяких диет так постройнеть.

Королева чуть вымученно улыбнулась, она очень устала и уже начала впадать в состояние близкое к панике. Викторию даже начало лихорадить.

Перепуганная Лецен вызвала доктора Кларка, тот заглянул в рот пациентке, пощупал ее пульс и глубокомысленно изрек:

– Корь.

Сэр Джеймс не сразу понял, почему с таким удовольствием смеются обе дамы. Что смешного в том, что у невесты почти накануне свадьбы вдруг такое заболевание. Виктория замахала на него руками:

– Подите прочь! Я уже болела корью.

Она сама лучше других знала, в чем дело: просто слишком велики переживания.

В гостиной били часы, отсчитывая время до ее венчания, время ее почти свободной жизни, а Виктория лежала, бессильно вытянув руки поверх одеяла, и молча плакала. Она даже Лецен попросила оставить ее одну:

– Я должна побыть в одиночестве.

Альберт, конечно, хорош, безумно хорош, он будет примерным мужем, понимающим, заботливым, любящим. Но замужество означало конец свободной жизни. Она, всего два года назад вырвавшаяся из-под опеки строгой матери и вдохнувшая полной грудью, ведь даже лорд Мельбурн теперь обязан своим нахождением на посту премьер-министра ее хитрости и не может так уж давить на нее, она, не успев в полной мере вкусить радость свободы, снова попадает в зависимость, причем от чужого, малознакомого ей человека!

Викторию охватила просто паника. А вдруг все достоинства Альберта только видимость, вдруг он совсем не такой?! Или даже такой, но будет мешать ей, запретит многое из того, к чему она уже привыкла?! Вообще, зачем ей это замужество? Пойдут дети, значит, она окажется просто связана по рукам и ногам этими орущими младенцами. Виктория почему-то была абсолютно уверена, что младенцы постоянно и непрерывно орут, пока не станут взрослыми.

Зачем ей это?! Где была ее голова, когда она говорила Альберту о желании обручиться, когда назначала день свадьбы?!

Но отменить или изменить уже ничего нельзя, она сама ввязалась в эту историю и теперь вынуждена играть роль, которую выбрала, до конца. О Господи! Наверное, если бы в тот миг у нее была возможность вернуться назад ко времени, когда еще не было сделано предложение… нет, тогда уже было поздно, она влюбилась в Альберта заново, это видели все… или к тому моменту, когда кузены только приехали… и тогда поздно. Лучше, когда еще шла переписка с дядей Леопольдом. Можно же было написать, что не желает выходить замуж. Пока не желает…

А там глядишь и надоело бы кузену ждать.

Ага, и женился бы на другой! Ее Альберт, такой красивый, такой замечательный женился бы на другой и этой другой смотрел бы в глаза и говорил разные ласковые слова?! Нет уж, лучше она сама.

А с Альбертом как-нибудь справится. В конце концов, что нужно джентльмену, если у него такая супруга, в качестве дома Букингемский дворец, великолепные лошади и изысканное общество по вечерам? По мнению Виктории это был предел мечтаний. Стать принцем-консортом (ничего, что пока парламент не согласен дать такое звание Альберту) Англии… Недаром даже умный дядя Леопольд согласился жениться на взбалмошной дочери Георга Шарлотте.

Вспомнив Леопольда, Георга и Шарлотту, которую никогда не видела, потому что именно смерть этой принцессы при родах вынудила отца Виктории жениться на ее матери и родить саму Викторию, королева даже тихонько рассмеялась, но тут же задумалась. Не слишком хороший пример. И дело не в том, что дядя Георг распутен и развратен, а в том, что Шарлотта умерла при попытке родить очередного ребенка.

Проблемы при родах и нежизнеспособные дети вообще были отличительной чертой их рода, неужели и ее ждет такая судьба? Поразмышляв, Виктория решила, что если первые дети окажутся слишком слабыми, то она ограничится двумя, чтобы не погибнуть, как тетя Шарлотта. Успокоила только мысль, что у матери было трое детей, и все трое живые и крепкие.

Постепенно ее мысли ушли от сомнений по поводу свадьбы и переметнулись на потомство.

А Альберт? Верно сказала дорогая Лецен: даже выйдя замуж, она не перестанет быть королевой