меня.

– Я уже и надеяться перестала, что ты придешь за мной, – сказала она.

– Если обещал, значит, приду, – сдержанно ответил я, оглядываясь по сторонам.

– Красиво здесь, правда?

– Правда. Зелейник у тебя с собой?

– Вот! – Она тряхнула висевшую на боку флягу.

– Тогда пойдем.

– Куда? – Она удивленно вскинула брови.

– Домой. В Дит.

– Как же я уйду, не поблагодарив хозяйку? – глаза Ирлеф выражали искреннее и глубокое недоумение. – Я ей стольким обязана!

– Чем же, интересно?

– Это долго рассказывать! Ты ведь ничего не знаешь. Я болела. Она меня вылечила. Накормила. Одела. – Ирлеф встряхнула лохмотья, в которые превратилась ее одежда, позаимствованная из сундуков смолокура. – И вообще она очень добрая.

– Ясно, – я помолчал. – Значит, ты давно здесь?

– Не знаю, – беззаботно ответила она. – Я же болела, говорю тебе. Была без памяти. Зачем вы меня бросили одну?

– Так уж получилось, – я не сводил глаз с черной скалы, похожей теперь уже не на кукиш, а на четырехзубый кастет, предназначенный для сокрушения континентов. Опасность могла таиться только там. – Ну а как же твои Заветы? Не забыла их еще?

– Что ты! – Она оживилась. – Каждый день повторяю. Хозяйке они тоже очень нравятся.

– Значит, так, – я почему-то понизил голос до шепота. – У некоторых народов существует хороший обычай уходить не прощаясь. Вот мы ему сейчас и последуем.

– Нет! – Ирлеф вскочила и отбежала к скале. – Это нечестно! Это подло! Нельзя лгать! Нельзя наносить людям обиды!

– Хорошо. Что ты тогда предлагаешь? – Я медленно шел за ней, стараясь не делать резких движений.

– Войдем в ее жилище. Поблагодарим. Отобедаем на прощание. Ты расскажешь что-нибудь интересное. Она любит интересные рассказы.

– Интересные рассказы и я люблю. Да вот только детским сказочкам не верю.

– Ты злой! Ты не любишь беседовать с людьми! Я не пойду с тобой! Я умру! – У нее явно начиналась истерика. Надо было что-то делать.

– Хорошо, – согласился я. – Войдем. Поблагодарим хозяйку. Возможно, я что-то расскажу ей. Но есть не буду. Не голоден. И уйдем мы отсюда как можно быстрее.

– Вот и хорошо! – Она сразу успокоилась. – Дай руку.

Я давно уже приметил несколько пещер, прорубленных в скале у самого основания. Ирлеф тащила меня к центральной, имевшей почти правильную овальную форму.

Если это лабиринт, надо постараться запомнить очередность поворотов, подумал я.

Однако прямой полутемный тоннель вывел нас в просторный сводчатый зал, в углу которого, под огромной дырой пробитого в потолке дымохода, жарко пылала куча дубовых кряжей. Больше здесь ничего не было, кроме резного каменного стола, похожего на опрокинутое надгробие, за который меня и усадила Ирлеф.

– Вот видишь, как все хорошо, – она ободряюще улыбнулась.

– Пока я еще ничего не вижу, ни хорошего, ни плохого.

Медленно тянулось время. Ирлеф продолжала улыбаться – то мне, то самой себе, то вообще неизвестно кому. Я как бы невзначай взял ее за руку и нащупал на запястье шрам, привлекший мое внимание еще в Дите. (По словам Ирлеф, его оставил клюв одного из слепышей, за которым она ухаживала в детстве.) Без сомнения, передо мной сидела именно Ирлеф. Или ее точная копия. Внезапно языки пламени в костре заколебались – где-то рядом открылась дверь, создав сквозняк. Затем раздались легкие шаги и из темного угла зала выступила хрупкая женская фигура.

– Вот и она! – вскочила Ирлеф. – Моя хозяйка! Поприветствуй ее!

– Приветствую тебя, любезная, – сдержанно поздоровался я. – Твой отец и твои братья посылают самые добрые пожелания. Живи и здравствуй.

О смерти Всевидящего Отче я решил пока умолчать.

– Привет и тебе, любезный гость, – тоненьким голоском ответила вошедшая. – Надеюсь, мой отец и братья пребывают в добром здравии?

– В отменном.

Хозяйка подошла вплотную к столу и уселась на каменную лавку слева от меня. На вид я дал бы ей семнадцать земных лет, не больше. Васильковые глаза смотрели кротко, как у овцы. Девушку можно было назвать миленькой, если бы только ее лицо не портил слабый скошенный подбородок. Нет, сестру Хавра я представлял себе совсем иначе!

– Не встретил ли ты каких-нибудь затруднений на пути сюда? – спросила она.

– Никаких, любезная.

– Но до нас доходят слухи, что возле Стеклянных Скал путников поджидают всякие злые создания.

– Я прошел Забытую Дорогу из конца в конец и никого на ней не встретил.

– Приятно это слышать. Значит, мрачные силы, царившие в Стеклянных Скалах, утихомирились.

– Вероятно.

– Что еще слышно в дальних землях?

– Любезная, я от природы человек малопонятливый и неразговорчивый. Спроси точно, о чем бы ты хотела знать, и я отвечу, если смогу.

Сразу вышла заминка. Точный вопрос здесь мне задать или не могли, или не хотели. И вообще этот странный спектакль чересчур затянулся. А что, если схватить Ирлеф и рвануть на пару дней вперед? Но с Блюстителем Заветов (так и хочется сказать – с бывшим) что-то явно не в порядке. Как будто ее опоили или заколдовали. Сумею ли я потом привести ее в норму?

– А сам ты ничего не хочешь попросить у меня? – выдавила наконец из себя девушка.

Надо было как-то расшевелить эту куклу. Может, даже спровоцировать на скандал. Когда обостряется разговор, возрастает и степень его откровенности. В запале можно брякнуть такое, чего никогда не позволишь в спокойной беседе.

– Попросить у тебя, любезная? Разве что несколько минут любви. – Я положил руку на колено девушки, а поскольку она никак не отреагировала на это, продвинул ее чуть дальше.

Безмятежное лицо юной хозяйки Черного Камня ничуть не изменилось, но я непроизвольно отдернул руку, едва не разорвав ткань юбки гребнем налокотника – упругое теплое бедро было сплошь покрыто глубокими шрамами, которые может оставить только кожаный, утяжеленный на конце бич.

– Среди людей встречаются странные существа, находящие удовольствие в самоистязании. Но ты, кажется, не из таких, – сказал я. – Кто нанес тебе эти побои? Шрамы совсем свежие. От них даже короста не отвалилась. Где я нахожусь, в тюремном застенке или доме честных хозяев?

Девушка молчала, потупив глаза, а из мрака, таившегося в дальнем от