— Волноваться тебе не о чем. Все устроено. Гарри Майнер — ты с ним встречалась, Элина, помнишь? — он сенатор из Сан-Франциско, — так вот, у него есть дом, который тебя ждет, я все устроил за пятнадцать минут: в свое время я оказал ему услугу, и он рад возможности отплатить мне — хотя все случилось довольно неожиданно… но… дом на берегу океана, Элина, и там никого нет… никто там не живет… сам я его не видел, но… Переходи в правый ряд, слышишь? Разве ты не видишь, где ты находишься — спросил он, перегнувшись через Элину и постучав по рулю. — Тебе же скоро съезжать — третий или четвертый съезд, так что надо приготовиться. Господи, как люди здесь ездят! Есть такие, которые едут со скоростью сорок миль в час… они же блокируют весь транспорт… О'кей. Мне кажется, мы успеем.

В аэропорту они оставили машину там, где стоять нельзя. Теодор подхватил чемодан, а Марвин потащил Элину, обходя группы людей, а иногда проходя сквозь них и все повторяя, что ей не о чем волноваться и что он будет держать с ней связь.

— Ну вот, наслаждайся солнцем, Элина, — сказал он ей у выхода на поле, — и никому домой не звони — ни твоей матери… никому… даже мне, потому что меня не будет ни дома, ни в конторе, и ты не сможешь узнать мой номер. Все дело в том, — сказал он, слегка рассмеявшись или попытавшись рассмеяться, и поцеловал ее, — чтобы люди не знали, где ты, тебе это ясно? Только Гарри Майнер, Теодор и я будем знать. Ясно? Так что проводи там хорошо время и наслаждайся солнцем…

В самолете Элина села у окна. Теодор, несколько смущенный, опустился в соседнее с ней кресло. Он все почесывал себе затылок.

— Меня, что, кто-то хочет убить? — застенчиво спросила Элина.

Теодор хмыкнул, что, видимо, должно было означать удивление.

— Нет. Все взято под контроль, — сказал он.

Теперь, когда они остались одни, он казался гораздо менее уверенным в себе — явно стеснялся и сидел в неловкой позе, всем своим грузным торсом отклонившись от нее к противоположному подлокотнику. Он почесал себе шею.

— А почему он отсылает меня в Калифорнию? — спросила Элина.

— Опасности — никакой, — сказал Теодор.

— Я подумала, может быть… может быть…

— Мистер Хоу держит все под контролем, так что никого не убьют, — сказал он.

Поместье Майнера находилось недалеко от Сан-Франциско, близ Монтерея. Дом напомнил Элине особняки в Гросс-Пойнте, хотя он был испанской архитектуры и выстроен из материала, похожего на обожженную глину. Крыша была из ребристой ярко-оранжевой черепицы. В огромном холле, напоминавшем вход в учреждение, стоял целый алтарь, явно вывезенный из мексиканской церкви, грубо вырезанный и замысловатый, не очень большой. В столовой одну из стен украшала церковная дверь из красивого резного дерева. Дом стоял так близко к океану, что в нем всегда пахло морской водой, ветром; многие двери разбухли и плохо закрывались.

«Как там — есть солнце? Ты довольна? Как ты вообще?» — спрашивал ее Марвин по телефону. Он звонил по нескольку раз в день — голос его всегда звучал жизнерадостно и весело. И он все повторял: «Я приеду через несколько дней, не волнуйся». Затем он просил Элину подозвать к телефону Теодора, и Элина выходила из комнаты. Она, правда, слышала, как Теодор говорил: Да. Нет. Хорошо. О'кей. Да… Так разговор продолжался от пяти минут до четверти часа.

После очередного звонка Марвина Элина знала, что по крайней мере несколько часов он не будет ей звонить.

Значит, она могла прогуляться вдоль океана — от одного конца владения Майнера до другого, а расстояние это было немалое. Она смотрела на волны, чувствуя, как они завораживают ее, и испытывала такое счастье, поистине бьющее через край счастье, хоть и не понимала почему. Сначала, когда она отправлялась в такую прогулку, Теодор следовал за ней — бежал по каменистому пляжу, скользя по мокрым камням, пока не нагонял ее; потом смущенно говорил, что, наверное, ему следует быть с ней… она ведь может упасть… может потеряться. Но через несколько дней он решил больше не утруждать себя; вернувшись с прогулки, Элина обнаруживала его на террасе — он сидел без дела, все в том же городском костюме, и явно томился; поднимал на нее глаза, словно желая проверить, она перед ним или не она, и тут же отводил взгляд. Почти вся мебель на террасе была перевернута — тяжелые кресла из металлических трубок, выкрашенных в мертвенно-белый цвет; несколько плетеных кресел, похоже, прогнивших; старомодная, расписанная цветами тележка или каталка с грязными, прогнившими от дождя подушками, валявшимися сейчас на каменных плитах террасы. Теодор поставил кресло для себя и кресло для Элины в незахламленном, освещенном солнцем месте.

Раз или два в день он ездил за продуктами, журналами и прочим, но не за газетами.

В хорошую погоду они сидели на террасе, читали. Теодор листал журналы, вздыхая, а Элина обнаружила старый, покрытый плесенью томик «Мидлмарч»[8], который она и заставляла себя читать. Как ни странно, в доме не было библиотеки — лишь несколько книжек валялось по комнатам, бестселлеры минувших лет, иные с недостающими страницами. В комнате, обшитой деревянными панелями и явно предназначенной для библиотеки, не было ничего, кроме игр — игр для детей и для взрослых; Элина обследовала ее полку за полкой, а сама думала, не согласится ли Теодор поиграть с ней в «парчизи»[9], или в «монополию», или в «камеры смертников». Она боялась спросить его, потому что уж очень он смущался.

На чердаке Элина обнаружила сундук с книгами по Калифорнии — свод калифорнийских законов, история испанских поселений на Юго-Западе, торговые пути, первооткрыватели, даже томик о выпадении осадков в разных частях штата. Она пролистала одну из книжек, но это ее не заинтересовало. Затем, в другом сундуке, она обнаружила одежду — вещи, явно принадлежавшие молоденькой девушке: свитера, вязаные пуловеры, джинсы. Вещи были ношеные, невыстиранные. Она выбрала хлопчатобумажную вязаную кофточку в красную и белую полоску и джинсы почище. Переодевшись, она сошла вниз и вышла на улицу — так она чувствовала себя куда лучше.

Теодор в смятении посмотрел на нее. Потом отвел взгляд.

— Я пойду пройдусь, — сказала она.

— Хорошо, — сказал он.

Вязаная кофточка плотно облегала ее; джинсы тоже были маловаты, так что она с трудом засунула кошелек в задний карман. Она не потрудилась сосчитать, сколько денег Марвин дал ей в аэропорту, но кошелек был толще обычного.

Настала пятница. Утром она пошла вдоль берега, усеянного валунами и огромными, причудливой формы обломками скал. Ветер, пронизывающая сырость не заставили ее повернуть назад. Океан так грохотал, что она ни о чем другом не могла думать. И тем не менее она была возбуждена, радостно взволнована. Вскарабкавшись вверх по откосу, она вышла на шоссе и какое-то время шагала по нему под славным ярким солнцем, думая о том, что вот она в Калифорнии. А раньше она была в Калифорнии? Почему она так счастлива?

На заправочной станции «Саноко» в каком-то маленьком городке она подошла к единственной телефонной будке, достала из кошелька карточку и набрала сначала код Детройта, а потом номер. Взглянув на свои часики, она быстро подсчитала, что сейчас в Детройте два часа дня — самое удачное время для звонка.

На звонок ответили сразу.

— Да-а? — вдруг раздался голос. — Кто это?

Она сказала:

— Это Элина…

— Кто? Что? Я вас не слышу.

— Это Элина, — повторила она.

Несмотря на владевшее ею радостное возбуждение, она почувствовала, что дрожит. Она прикрыла глаза и, казалось, увидела, как он хмурится, хмурится, глядя в телефон.

— Кто?.. Элина?..

И умолк. Потом сказал: — М-да… Господи… Элина? Вы? Через столько времени?

— Да, — сказала она.