– Да, господин капитан-лейтенант. – Тайхман сделал паузу. Ему хотелось немного помучить командира. И когда Лютке уже собирался задать второй вопрос, произнес: – Но после того, как бомба уже упала. До тех пор самолет шел при выключенных моторах.

– Какая чушь! Откуда вы знаете, что моторы были выключены? Вы можете сказать только одно – я, старший мичман такой-то, не слышал звука моторов, но я запрещаю вам делать поспешные выводы о том, почему вы их не слышали. Понятно?

– Да, господин капитан-лейтенант.

– Кормовых сигнальщиков ко мне.

Когда они явились, командир спросил их, слышали ли они звук моторов. Оба ответили то же самое, что и старпом. Лютке отпустил их. В дверь кают-компании просунул голову радист и сказал:

– Кок передает командиру – обед готов.

– Меня это не интересует.

– Прошу разрешения подавать, господин капитан-лейтенант.

– Не разрешаю. И если еще кто-нибудь попробует мне мешать, я его накажу. – Повернувшись к старпому, он сказал: – Я доложу об этом происшествии командованию. Вы будете держать ответ перед ним.

– Я отвечу, господин капитан-лейтенант.

И тут Лютке взорвался:

– Вы – вы – вы! Ответите вы или нет, не имеет ни малейшего значения. Вы, похоже, не понимаете, что это значит! – Он вскочил и подлетел к старпому: – Если то, о чем вы утверждали, правда, то нам всем надо переходить в армию. Для подводного флота война закончилась! Неужели вы, глупцы, этого не понимаете?

Дверь, ведущая в центральный пост, открылась; инженер-механик пробормотал:

– Прошу прощения, – и прошел через кают-компанию в передний отсек.

– Я же приказал не мешать мне, черт бы вас всех подрал!

– Последний анализ топлива оказался неправильным, – сказал Ланген матросам в переднем отсеке. – Получше натирайте рукоятку мелом.

Он прошел назад через кают-компанию. От подобной наглости командир лишился дара речи. Ланген это заметил и бросил на ходу:

– Это очень важно.

– Что важно, а что не важно, решаю здесь я; вы, кажется, забыли об этом.

Инженер-механик обнажил свои лошадиные зубы – трудно было сказать, улыбается он или всего лишь удивился – и сказал:

– Тогда, пожалуйста, решите, что делать с обедом. Становится холодно.

С этими словами он закрыл дверь. «Какой дипломат, – подумал Тайхман, – и какой жизнерадостный характер. С этим человеком мы собьем спесь с нашего старика». Но, увидев лицо командира, застывшее от отчаяния, он перестал думать…

– Все свободны. Пусть подают обед. Всплыть на перископную глубину. Приготовиться к всплытию.

Командир произносил эти слова медленно и механически; мысли его были далеко. Он ушел в свою каюту и сел на койку. Когда подали обед, он встал и задвинул штору.

После обеда Ланген поднял лодку на перископную глубину. Он доложил об этом командиру, но тот ничего не ответил. Через некоторое время Тайхман вошел в каюту командира, отодвинул штору и произнес:

– Лодка готова к всплытию, господин капитан-лейтенант.

Но Лютке сидел на койке неподвижный, словно статуя, ломая голову над вопросом, на который не было ответа. Он не слышал слов Тайхмана.

– Лодка готова к всплытию, господин капитан-лейтенант.

Вдруг он вскочил и бросился в кают-компанию, едва не сбив Тайхмана с ног.

– Витгенберг! – заорал он. – Вы спали. Все остальное – ерунда. Все, что вы мне там наплели. Я отдам вас под трибунал, вы…

Никто еще никогда не видел его в таком возбуждении. Он был вне себя от ярости. Создавалось впечатление, что он хочет убить старпома. Неожиданно до Лютке дошло, что он забылся, и привычным деловым тоном он спросил:

– Как же тогда вы объясните, что самолет не вернулся?

– Может, у него бомбы закончились, – ответил инженер-механик, чинивший что-то в рубке акустика за спиной командира.

– За что он меня так ненавидит? – спросил старпом Тайхмана за ужином. – Я ведь сказал ему чистую правду.

– Он ненавидит не вас, а других людей…

– Англичан?

– Я думаю, он ненавидит тех, кто послал его воевать. Ведь что бы там ни было, он хороший моряк. Вряд ли эти парни на берегу смогли бы найти кого-нибудь получше.

– Я что-то плохо тебя понимаю.

– Я и сам многого не понимаю. Здесь все дело в том, как он себя ощущает. Я не люблю его, но иногда мне кажется, что та война, которую он ведет, стала для него культом, единственным оправданием его жизни. Он ведь ничего другого не умеет, вот он и воюет, вкладывая в это дело все свое мужество и силу. Наверное, он не спрашивает себя зачем; наверное, он думает, что главное не зачем, а как ты воюешь – ведь это же его профессия. А что еще ему остается делать, если он хочет себя уважать?

– Мне иногда кажется, что он совсем не думает о тех, кто послал его воевать. Но ведь с ним на эту тему не поговоришь.

– Мясник никогда не будет рассуждать о преимуществах вегетарианства – если хочет сохранить свой нож, конечно.

– Я был бы очень рад, если бы он вообще убрал подальше свой нож.

Когда старпом в полночь вернулся с вахты и ему дали на подпись журнал регистрации радиограмм, он увидел, что командир послал командованию секретную радиограмму, в которой говорилось: «Требую отдать под трибунал лейтенанта запаса Эренфрида Б. князя фон Витгенберг-Вайсенштайна за ротозейство во время вахты. Лютке».

Старпом поставил в журнале отметку, что ознакомился с текстом.

Выйдя из Бискайского залива, они взяли курс на северо-запад. Разведка донесла, что в Бостонской гавани формируется новый конвой.

Через шесть дней командование сообщило, что конвой вышел в море, и велело семи субмаринам, включая лодку Лютке, атаковать его. Подлодки занялись поисками конвоя в бостонских водах. И тут вдруг поступила необычная радиограмма.

Тайхман отстоял вечернюю вахту и завалился спать. Сразу же после полуночи его разбудил главный инженер-механик и отвел в центральный пост. Здесь сидели старпом и первый лейтенант, изучая секретную радиограмму. В ней предписывалось всем субмаринам, находящимся в этой оперативной зоне, прекратить атаки на североатлантические конвои, шедшие в сопровождении боевых кораблей, и перебазироваться в Среднюю Атлантику. Петерсен, расшифровавший эту радиограмму, показал ее старпому, уверяя, что ошибки в дешифровке быть не может. И вся четверка стала ломать голову, что делать дальше. Командир спал. Но когда радист принес срочное сообщение, поступившее с субмарины, которая обнаружила конвой, обсуждать было нечего – пришлось разбудить капитан-лейтенанта.

Лютке появился сразу же и сел за стол с картами. Матросы, стоявшие вахту в центральном посту, тут же прервали свои разговоры, которые они вели шепотом. При появлении командира они всегда замолкали. Помощник инженера-механика озабоченно оглянулся вокруг и громко произнес:

– Тихо, командир работает.

Перед командиром лежали обе радиограммы и карта Атлантического океана. Он взял транспортир и провел несколько линий. Карандаш сломался. Он бросил его на пол; один из матросов нагнулся, поднял его, заточил и как можно незаметнее положил на стол. Командир прекрасно знал, что он делает.