размяк, и кусочек кожи отлетел. Но надпись и дата, выложенная драгоценными камнями, остались. «Они все равно не потеряли своей ценности», – подумал Тайхман и спрятал их в самый дальний угол своего рундука.
Он получил их в подарок. Фрау Вегенер написала ему во Фленсбург и попросила заехать к ним в Берлин перед отправкой на фронт – ее муж был бы очень рад его приезду. Тайхман заехал в Берлин, а потом отправился к месту службы на специальном поезде командования подводным флотом, который шел в Кёльн. Его остановка в Берлине была недолгой. Он прибыл туда в полдень и сразу же отправился в Далем. В саду молодой человек ровнял лопатой гравий садовой дорожки. На нем был зеленый фартук садовника. Симпатичный парень, подумал Тайхман и удивился, как это ему удалось отвертеться от армии. Молодой человек оказался очень приветливым и открыл ему ворота. Горничная проводила Тайхмана на второй этаж, где ему пришлось подождать несколько минут в маленькой розовой гостиной.
Вошла фрау Вегенер. На ней было простое платье, и она принесла с собой одеяло, которое, садясь, положила поверх колен. Она протянула ему руку и пригласила присесть, сказав, что рада его приходу, потом она объяснила, что муж прилег отдохнуть и появится минут через пятнадцать. Тайхман спросил, как у него дела, и она ответила:
– Хорошо. – Не успел он осознать, как долго могут тянуться пятнадцать минут, если их необходимо заполнить светской беседой, как фрау Вегенер сказала: – Оставим эти игры. Я знаю, что тревожу старые раны, которые нанесла когда-то и которые уже, наверное, затянулись. Или, может… в общем, забудем. Ты – ты ведь любишь меня, правда?
Тайхман услышал, как в соседней комнате начали бить часы. Они пробили трижды звонким серебряным звуком, какой бывает в музыкальных шкатулках. Он взглянул на стену за спиной фрау Вегенер. Она была оклеена розовыми обоями с линейным рисунком. На стене висела написанная маслом картина с изображением девочки лет четырнадцати, фрау Вегенер в детстве. Он заглянул в глаза девочки и ответил:
– Да.
– И ты знаешь, что тебе нельзя меня любить?
– Да.
– Я не могу запретить тебе. Но тебе не следовало влюбляться.
– Да.
– Я знаю, как ужасно для тебя сидеть здесь и отвечать «да», но это скоро закончится. Обещай же не делать ничего, что мне пришлось бы запрещать.
Тайхман промолчал в ответ.
– Как женщине мне льстит, что ты не торопишься с ответом. Но молчание затянулось. Скажи «да» еще раз, пожалуйста.
– Да.
Хотя он был совершенно серьезен, все это напомнило ему дешевую пьесу, в которой ему навязали роль, которую он не желал играть. Он вновь почувствовал, что она взяла верх.
– Спасибо. А я обещаю никогда больше не причинять тебе зла и не мучить тебя. Я знаю, я причиняла тебе боль, но не скажу, зачем это делала, – не могу этого сказать. Ты просто поверь, что я не хотела этого. Это было совсем не то, что ты мог подумать, что ты мог…
Он опрокинул пепельницу. Пуговица его манжеты зацепилась за бахрому скатерти, и пепельница, стоявшая на столике, разделявшем их, грохнулась на пол. Но прежде чем он успел наклониться, фрау Вегенер подняла ее и поставила на стол. Она сделала это, не задумываясь. Лицо ее покраснело, а самоуверенность испарилась. Она, как школьница, сложила руки на одеяле перед собой и принялась рассматривать их. Казалось, она не знала, что говорить дальше, словно у нее не было мужества сказать ему, что собирается стать матерью. На ее лице отразилась беспомощность; ее улыбка выглядела смущенной и неестественной… Но потом она взяла себя в руки и, посмотрев на него, добавила:
– Иначе я не смогла бы рассказать все это. А ты спас моего мужа и…
– Я спас твоего…
– Я знаю, ты просто спасал одного из своих товарищей, но случилось так, что им оказался мой муж. Я знаю, ты сделал бы то же самое для любого другого – не будем об этом спорить. Но я знаю также, что ты осознавал все время – на плоту и в лодке, – что это был
В 200 морских милях от Тринидада они обнаружили сухогруз. Он шел быстрее субмарины, и преследовать его не имело никакого смысла, если, конечно, по какой-нибудь причине он не изменит курса на 70 градусов. Тогда у субмарины появится шанс.
Подлодка ушла на глубину. Командир приказал всем занять боевые посты и подготовить торпедные аппараты к подводной стрельбе.
– Подготовить аппараты 1, 3 и 4-й к стрельбе веером.
Затем он сообщил данные цели: скорость один шесть, пеленг восемь-ноль, удаление одна тысяча. Энгель ввел их в приборы управления огнем. Шум винтов корабля теперь был слышен всем.
– Аппараты к бою готовы, – доложил старпом.
Передние крышки аппаратов были открыты, и командир в последний раз уточнил положение цели.
– Аппараты к бою, товсь! – И через секунду: – Огонь! Подготовить аппарат два.
Из носового торпедного отсека торпедист доложил:
– Залп произведен электрическим пуском; аппарат 2-й к бою готов.
Секундомеры были пущены: один – командиром в рубке, другой – старшим квартирмейстером в центральном посту. Полная тишина. Матросы застыли без движения и слушали. Это выглядело так, как будто остановили демонстрацию фильма.
Когда прошло две минуты, моряки, словно загипнотизированные, уставились на стрелку секундомера. Она дергалась, словно ножка паука, и равномерно перемещалась по черным рискам циферблата. Подводникам же казалось, что она движется с огромной скоростью. Расчет торпедного аппарата вытирал пот со своих лиц, торпедист хмурился и бросал взгляд на торпедные аппараты, как будто хотел убедиться, что торпеды вышли.
– Мы обязательно попадем, – прошептал один из моряков. – Старик никогда не мажет. Особенно при стрельбе веером. – Хронометр в его руке задрожал. – Все равно, ошибка в определении скорости цели хотя бы на один узел…
– Заткнись!
Когда прошло две с половиной минуты, матросы, сидевшие в дальнем конце поста, встали и сгрудились вокруг секундомера в ожидании взрыва. Затем одновременно, одинаковым, спокойным и невыразительным тоном торпедист в носовом отсеке и старший квартирмейстер в центральном посту объявили:
– Время вышло.
Три минуты прошли. Люди не осмеливались смотреть друг на друга.
В боевой рубке вспыхнула жаркая перепалка между командиром и старпомом. Оказалось, что Энгель забыл включить аппарат торпедной стрельбы после последней поправки капитана, и новые данные не поступили в механизм управления торпед.
– Всплываем. Подготовиться к бою на поверхности, – скомандовал капитан.
В центральном посту были проверены клапаны продувки цистерн. В проходе между командирской каютой и радиорубкой подняли плиты палубного настила. Открыли снарядный погреб и извлекли несколько снарядов для палубного орудия.
– Лодка готова к всплытию, – доложил инженер-механик.
– Полное всплытие, – приказал командир и поднялся в боевую рубку.
– Продуть цистерны, – скомандовал Винклер.
Матросы открыли главный клапан. Сжатый воздух устремился в балластные цистерны, и лодка пошла вверх.
– Люк рубки чист, – сообщил капитану инженер-механик.
