слышал. Тайхман в ярости заорал.
Неожиданно машина остановилась. «Теперь-то я скажу этому уроду все, что о нем думаю». В кузове стало светлее, и кто-то спросил:
– Ну, в чем дело?
Но это был не шофер, а старший сержант люфтваффе. Он произнес свой вопрос таким тоном, словно спрашивал, который час. Тайхман несколько секунд молчал. «Я слишком утомлен, чтобы ответить как полагается, надо собраться с силами», – сказал он себе. И вдруг крикнул:
– Переверни меня головой к кабине, слышишь ты, задница?
– Успокойся, – произнес сержант, – здесь тебе не флот.
– Знаю, но этот бабуин шофер вытряс из меня всю душу.
– Во-первых, вез тебя не я, а во-вторых, я не бабуин, – заявил старший сержант и крикнул: – Эй, Пауль, быстро иди сюда, надо его перевернуть.
Тайхман услыхал, что шофер вышел из кабины и подошел к ним.
– Не суетись, парень. Мы уже почти приехали.
– Убирайся в задницу.
– С удовольствием.
Они вытащили носилки, развернули Тайхмана головой к кабине и снова задвинули их в кузов.
– Через пару минут приедем, сынок.
И они снова двинулись в путь. Теперь, когда шофер нажимал на тормоз, в ногах Тайхмана начинали извиваться бесчисленные червячки, и ему ужасно хотелось почесаться…
– Ну, как дела? – спросил кто-то.
Голос был женский. Тайхман открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо под марлевой маской, черт которого он разглядеть не мог. Женщина что-то произнесла, но он не понял, что именно. Потом до него долетел ее голос, говорящий, что главврач скоро будет здесь; он – ведущий специалист по этому заболеванию и быстро поставит Тайхмана на ноги, а операцию на животе ему уже сделали.
– Вам ведь было не больно, правда?
Он закрыл глаза. Чуть позже снова открыл их, услыхав голоса нескольких человек. Они приближались. Он снова увидел лицо женщины – теперь уже смог получше рассмотреть его, а потом заметил двух или трех мужчин, лица которых тоже скрывали маски. Фигуры сначала двигались вместе, а потом разошлись в разные стороны. Ниже их голов все было белого цвета. К самой крупной голове, круглой, как дыня, все обращались «господин главный врач». Одна из голов произнесла что-то высоким голосом по-латыни, слово оканчивалось на «ус»; крупная круглая голова кивнула и сказала:
– Ампутировать.
Высокий голос что-то произнес, и тогда рот круглой головы исторг из себя два слова:
– Возможно, обе.
Маски исчезли. Тайхман увидел лица врачей. Лицо главного врача, от уголка рта до мочки уха, перерезал шрам, полученный на дуэли.
– Мне кажется, он не спит, – произнесла женщина, одетая медсестрой.
– Это невозможно, – сказала голова, которой принадлежал высокий голос, и отвернулась вместе со всеми.
– Да, я не сплю, – подтвердил Тайхман.
Головы повернулись и уставились на него. Все это напомнило Тайхману сон, который неожиданно обернулся реальностью. Вокруг него стояли трое врачей в белых халатах и две медсестры. Вся эта компания не произвела на него особого впечатления. Сестра, стоявшая слева и не промолвившая ни слова, была сухой и костлявой, словно огородное чучело; у нее был поджатый рот старой девы, а над верхней губой пробивались усики. Рядом с ней стоял молодой, стройный, черноволосый врач с совершенно бесцветной внешностью. Далее шли главный врач и доктор с высоким голосом. Он носил очки в тонкой металлической оправе. Однако его нос, нависавший над толстой верхней губой, никак не гармонировал с такой оправой. Справа от Тайхмана стояла медсестра, которая заговорила с ним. Ее груди были похожи на большие сахарные головы. Их-то Тайхман и заметил в первую очередь – это была самая выдающаяся ее черта.
– Да, наверное, придется ампутировать. Впрочем, только одну ногу, возможно…
– Я слышал весь ваш разговор.
– А, ну тогда вы все знаете, ха-ха. Ваш живот в порядке, на самом деле…
– Когда?
– Что – когда?
– Я хотел спросить, вы будете резать сейчас?
– Нет, не сейчас. Можно и подождать денек. Я думаю, если гной вытечет, то можно будет обойтись и без ампутации.
– А если не вытечет, значит, завтра?
– Да. Но мы вас еще осмотрим до этого. Постарайтесь выспаться. Спокойной ночи.
Врач поспешил уйти. Тайхман был уверен, что до операции его не увидит.
Медсестра положила ему на лоб руку. Она была прохладной, гладкой и приятной. Потом она взяла простыню и натянула ему до подбородка.
– Я хочу пить.
– Сейчас нельзя.
– Прошу вас, всего один глоток.
– Наверное, надо известить Эдит?
– Кого?
– Вашу жену.
– О чем это вы? У меня нет жены.
– А я думала, что Эдит – это ваша жена. – Медсестра издала смешок, похожий на кудахтанье курицы. – Я думала, что часы вам подарила жена.
– Какие часы?
– Да вот эти, на тумбочке у кровати. Мы сняли их, когда мыли вас перед операцией. У вас были часы на обеих руках. Нам это показалось смешным. Одни часы стоят, в них, должно быть, попала вода, но другие в полном порядке. Вот, посмотрите сами.
Тайхман внимательно осмотрел часы. Они были золотые, довольно тяжелые и шли. На обратной стороне их корпуса он прочитал надпись: «Эриху от Эдит, 2.05.39», выложенную крошечными драгоценными камнями.
– Можете их надеть. Руки вам не ампутируют, да и ноги, наверное, тоже. Мне кажется, что ноги вам сохранят. Завтра все прояснится. А теперь попытайтесь уснуть.
Тайхман попросил сестру положить часы на тумбочку.
– Хорошо, – сказала она. – Кстати, меня зовут Берта. Я дежурю сегодня ночью. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня.
Ночью она несколько раз заходила к нему, хотя он ее и не звал. Его состояние, похоже, очень ее заботило. Один раз заглянул врач и сделал ему укол в руку.
Тайхман снова попросил подать ему часы, завел их и надел на руку. «Вдруг их украдут, – подумал он, – в конце концов, они очень дорогие».
На рассвете он, против своей воли, уснул, хотя ему хотелось продержаться до той поры, когда его повезут в операционную. Он хотел еще раз поговорить с главврачом.
Тайхман проснулся после обеда. В окне виднелось голубое небо. Ряд коек у противоположной стены был ярко освещен солнцем. Его койка стояла в тени. «Это хорошо – солнце не слепит глаза», – подумал он. Позади него было открыто окно – на улице щебетали птички.
На кровати слева от Тайхмана кто-то тихонько похрапывал. Кровать справа была пуста. Соседи на двух других койках играли в какую-то настольную игру. Судя по звуку – в мюле[4] . Игроки, похоже, достаточно сильные – долго думают, прежде чем передвинуть шашку. На противоположной стороне кто-то наигрывал на губной гармошке мелодию «Красного мака». Тайхман чувствовал себя хорошо. «Лучше лишиться ноги, чем умереть», – подумал он. Его живот был туго перевязан бинтом. Самого живота он не ощущал.
