Хейне и Хальбернагель спустились по трапу, неся на руках Остербура. Они уложили его на койку. Старшина, прошедший когда-то краткий медицинский курс, спустился к ним и занялся Остербуром.

– Выньте сначала его зубы, а то он их проглотит, – услышал Тайхман голос Хальбернагеля.

– Доктора на палубу! – прокричал кто-то в люк.

– У меня только две руки! – крикнул в ответ старшина. Тайхман слышал, как он работал ножницами, ругался и, в конце концов, произнес: – Да он уже труп. Вы что, думаете, я смогу оживить его, кретины?

Принесли еще нескольких раненых. Тайхман не видел, кто они. «Бог знает, когда у кого-нибудь дойдут руки и до меня», – подумал он. Наконец пришел Фёгеле, уселся на койку и рассказал, что произошло. Рассказывая, он сорвал бинты с Тайхмана и накапал на раны йод.

Он сказал, что в этот раз огонь открыли слишком поздно, боясь сбить еще один немецкий самолет. Целый рой британских самолетов атаковал «Альбатрос», не причинив никакого вреда номеру 5, который шел вслед за «Альбатросом»…

– Ну ты, полегче там с йодом.

– Нет, надо смазать рану, – возразил Фёгеле, – корма «Альбатроса» была наполовину под водой, котел пробит, а кочегары…

– Да ты меня убьешь.

– Спокойно. Я тебя к жизни возвращаю.

Два вахтенных кочегара погибли, погибла также половина расчетов зениток. «Альбатрос» больше не мог маневрировать.

– Больно, черт бы тебя побрал.

– Если жжет, это хороший знак. Корабль придется буксировать к берегу. Это сделают торпедные катера. Для них это пара пустяков. «Альбатрос» придется буксировать, ведь у него пробит котел…

– Ты уже второй раз мне это говоришь.

Фёгеле снова перевязал ногу и ступни Тайхмана и оставил его в покое.

– Может быть. Я сейчас закончу. Ну вот, готово, теперь давай спи.

Фёгеле пошел с пузырьком йода к другим раненым.

Но Тайхман не смог заснуть. Закрыв глаза, он увидел левый глаз Мекеля до того, как в него попали, и после этого, и, когда он заставил себя смотреть, глаз Мекеля стал увеличиваться в размерах. Сначала он вырос до размера зеленого шара, студенистая масса представлялась горами. Затем, после выстрела, горы рухнули, покрытые красной жижей. В ужасе Тайхман открыл глаза и сосредоточился на своей боли.

Потом он заснул.

Проснулся он сразу после полуночи. Он чувствовал себя неплохо, только хотел пить. Потрогав правую ногу, он ничего не ощутил; куда бы ни тыкал пальцами, никаких признаков жизни. «О, хорошо, – подумал он, – может быть, я еще сплю». Он откинулся на спину и попытался снова вытянуться. Но тут получил сильный удар снизу; его подбросило в воздух, затем он вновь упал на койку в прежнем положении. Кости его ныли, болело все тело, а голова была как в дурмане. Это был сильный удар, паровой молот не ударил бы сильнее; в голове Тайхмана еще не прояснилось. Вдруг что-то липкое капнуло на лицо. Так оно и капало с небольшими перерывами. Тайхман смирился с мыслью, что это не кончится никогда.

Кто-то шел по кубрику с фонариком. Огнетушители вывалились из своих гнезд и заливали помещение пеной. Они валялись на полу и перекатывались с места на место, повторяя движение корабля; сначала выплевывали пену направо, затем останавливались, перекатывались налево, затем обратно и поливали кубрик до тех пор, пока не опустели.

Включили аварийное освещение. Кубрик выглядел так, словно попал в буран. Вошли несколько матросов. В одном из них Тайхман узнал Штолленберга. Он рассказал, что рядом с бортом упала бомба, «Альбатрос» слегка подбросило, корма оторвалась, но причин для тревоги нет, так как переборки хорошо держат напор воды.

Затем появился командующий флотилией.

– Мы попытаемся спасти корабль. Вам сообщат, если придется покинуть судно. Раненые пойдут первыми.

Внесли Бюлова и уложили на стол. Лицо его было белым, как пена из огнетушителей. Это все, что смог увидеть Тайхман. Затем Бюлова унесли обратно на палубу. Туда же подняли и других раненых, включая Тайхмана. Их уложили между дверью в старшинский кубрик и лебедкой.

К «Альбатросу» подошел номер 5 и пришвартовался носовыми и кормовыми концами. Сначала сняли Бюлова, потом Штюве. Предполагалось переправить на пятый всех раненых, но до Тайхмана очередь не дошла. «Альбатрос» быстро погружался и тянул за собой пятый, который опасно накренился. Командующий приказал отдать концы, но сделать это было уже невозможно, и их просто перерубили.

– Следуйте в порт полным ходом, – крикнул Вегенер капитану номера 5.

В ответ лейтенант Хофф, командир этого корабля, крикнул:

– Разрешите оставаться рядом на тот случай, если вам придется покинуть судно!

– Хорошо. Я полагаю, фейерверк закончился. Но держитесь на расстоянии, чтобы сохранять сектор обстрела.

– Есть держаться на расстоянии.

«Альбатрос» осел еще ниже. Матросы пытались откачивать воду из угольного бункера. Командующий приказал Хальбернагелю готовить плоты, Хальбернагель снял брезент с плота по правому борту и ослабил тали, чтобы можно было просто столкнуть плот в воду, когда понадобится. По пути на левый борт он споткнулся о ноги Тайхмана и упал, сказав при этом: «Оп-ля». Затем поднялся и очень вежливо извинился перед Тайхманом и сказал, что, если бы угольная пыль не забила помпу, они бы удержали это старое корыто на плаву. Затем он словно ласка вскарабкался на кожух второго плота и подготовил его к спуску на воду. В этот момент он потерял равновесие и упал. Его ступня запуталась в такелаже, и, падая, он ударился головой о переборку. Там он и лежал. Тайхман хотел позвать кого-нибудь, но тут услышал звук помпы: она работала ритмично, и это поглотило все его мысли.

Для него было ужасно чувствовать себя беспомощным, неспособным двигаться и зависящим от других. Но, чтобы доказать себе, что он еще на что-то способен, он подполз к Хальбернагелю, волоча за собой ноги. Он полз очень медленно и в перерывах прислушивался к звуку помпы. Он ощупал голову Хальбернагеля и тут же нашел, где она была пробита; это было все равно что попасть пальцами в липкий пудинг.

Помпа работала без сбоев. Вода равномерно выливалась за борт. Когда матросы сменяли друг друга, струя воды на несколько секунд становилась тоньше, но затем снова обретала прежний напор. Тайхман дополз обратно до своего места. Он чувствовал себя в относительной безопасности. «Альбатрос» держался на плаву; если ничего не случится, они продержатся еще долго, а номер 5 был всего в нескольких сотнях метров от них…

Штолленберг закурил сигарету. Затянувшись два раза, он отдал ее Тайхману, а сам вернулся к насосу. Тайхман подполз поближе к лебедке, чтобы опереться о нее спиной и обхватить ее руками. Он закурил сигарету Штолленберга. Когда он тушил ее о палубу, послышалось слабое шипение. «Это кровь Мекеля, – подумал он, – ведь его уложили позади лебедки, засунув в щель за остовом мостика».

Помпа работала равномерно и аккуратно выплевывала воду. Это был приятный, успокаивающий звук. Но на его фоне Тайхман уловил, как взвыли, потом затихли и вскоре снова взвыли моторы самолетов.

Они подошли быстро. Яркий, словно фотовспышка, всплеск огня; Тайхман почти ослеп; затем страшный грохот оглушил его. Волна горячего воздуха прижала его к лебедке. Нос «Альбатроса» поднялся над водой, затем упал, на палубу обрушились волны; на носу из воды торчал только «ночной сторож».

– Покинуть корабль! – послышался крик Вегенера.

Вода бурлила под Тайхманом, и он чувствовал, что корабль тонет. Плоты сбросили за борт. Штолленберг и Фёгеле перенесли его через поручни левого борта и опустили на плот. Два свободных от вахты кочегара спрыгнули на плот за ними. Фёгеле и один из кочегаров опустили плот на воду, бросили линь тем, кто был на плоту, и взяли его на буксир. Командующий флотилией и командир прыгнули за борт, подплыли к плоту и уцепились за него. Они зажгли по его краям световые сигналы в знак того, что на нем находятся моряки с потерпевшего крушение корабля.

Тайхман видел, что моряки на другом плоту обогнали их, поскольку им помогало течение. Командир Хофф направил номер 5 к ним и поднял плот.