оказывается, плыли в неизвестность люди из той же самой деревни, что и основатели Кривохожего. И, естественно, мысль о банальном совпадении никому даже и в голову не пришла. Все как один — и даже суровый, несговорчивый Соркор! — дружно уверовали, что великий капитан Кеннит все провидел заранее и нарочно доставил вызволенных пленников туда, где они счастливо воссоединились с давно утраченными родственниками. Конечно, на самом деле все обстояло иначе. Но и Кеннит понял: совпадение: было далеко не простым. Далеко, далеко не простым…

Вот она во всей красе — его Госпожа Удача. Следует доверять ей. И не задавать лишних вопросов. Кеннит ненавязчивым жестом запустил палец в рукав и погладил шелковистое диводрево. Надо ли сердить Госпожу Удачу, отказываясь от поистине божественного подарка? Да ни в коем случае. Надо иметь дерзость с достоинством принять то, что само приплыло ему в руки. И Кеннит принял решение И этак робко, застенчиво обратился к Тайелле:

— Наверное, мои люди уже разболтали насчет того, что мне напророчили Другие?…

Тайелла вытаращила глаза. Она почувствовала и поняла: совершается нечто поистине судьбоносное. Она умолкла на полуслове, и тишина постепенно объяла все людское скопище, распространившись, словно круги на воде. Все глаза обратились на Кеннита.

— Я, — осторожно проговорила Тайелла, — кажется, в самом деле краем уха кое-что слышала…

Как бы не в силах справиться с охватившим его чувством, Кеннит опустил глаза долу. И, понизив голос, сказал:

— Вот, значит, и началось. — Потом набрал полную грудь воздуха и повторил уже во всю силу легких: — Вот, значит, и началось!!!

Прозвучало это так, словно он оказывал жителям Кривохожего величайшую честь.

И ведь сработало. Сработало! Повсюду вокруг людские глаза заблестели от слез. Тайелла качала головой, не в силах поверить.

— Но что мы можем тебе предложить? — почти что в отчаянии повторяла она. — Деревня у нас, сам видишь, почитай что нищая. Ни тебе пахотных полей, ни роскошных дворцов. Возможно ли, чтобы отсюда разрослось королевство?…

Голос Кеннита сделался вкрадчив и мягок:

— А мы начнем строить его вместе. Вот корабль, который я для вас захватил. Вот команда, которую я для вас обучал. Корабль отныне принадлежит вам. Займитесь же им. Я оставлю здесь Рафо — пускай он научит вас, что значит плавать под стягом Ворона. Пусть вашим станет все то, что везут в своих трюмах корабли, проходящие мимо. Вспомните, как обобрал вас сатрап! И не стыдясь восполняйте свои утраты имуществом и товарами джамелийских купцов, которых сатрап вскормил на вашей крови!.. — Тут он встретил сияющий взор своего старпома и преисполнился вдохновения: — Но вот о чем вам всегда следует помнить. Ни один невольничий корабль не должен пройти мимо вас невозбранно! Пусть будут скормлены морским змеям их команды, а корабли пускай встанут бок о бок в этой лагуне! А от любого добра, что найдется в их трюмах, жителям Кривохожего пускай достанется полновесная половина! Полновесная половина!.. — Он повторил это как можно громче, чтобы все прониклись его щедростью. — Остальное содержите у себя под надзором. Мы с Соркором еще до конца года вернемся, чтобы все подсчитать и научить вас, как лучше продать добытое. — И с улыбкой на устах Кеннит высоко поднял винную чашу: — Выпьем же этот кислый напиток с тем, чтобы в дальнейшем наша жизнь сделалась полнее и слаще!

В ответ прозвучал слитный рев множества голосов. Кеннит расслышал в нем не просто согласие — форменное низкопоклонничество. Что до Тайеллы — она, похоже, и не заметила, что пиратский капитан только что отнял у нее главенство над этой деревней. Ее глаза сияли тем же огнем, что и у всех остальных, и она поднимала свою чашу так же высоко, как и все. И даже Соркор что было мочи выкрикивал его имя. Это был сладостный триумф, равного которому Кеннит не знал еще никогда. Он смотрел в обожающие глаза своего старпома и знал, что больше нет повода сомневаться в его верности. Кеннит улыбнулся и ему, и даже младенцу, которого Соркор, похоже, успел уже до безумия полюбить… Последний кусочек мозаики встал на свое место, капитан чуть не расхохотался: «Да ведь Соркор, бедняга, уверен, что я оказал ему великую честь. Велел назвать маленького ублюдка его именем не в насмешку, а вроде как в награду…» Он почувствовал, что расплывается в улыбке, и не стал этому противиться. Он вновь поднял чашу и с бьющимся сердцем ждал, чтобы шум кругом него стих. А когда это произошло — заговорил обманчиво тихим голосом:

— Поступайте так, как я вас научу. Следуйте за мной, и я приведу вас к миру и процветанию!

На сей раз он едва не оглох от радостного рева. И — улучил-таки момент, чтобы тайком опустить глаза и обменяться понимающей улыбкой с крохотным личиком у себя на запястье.

Празднество длилось долго. Оно заняло весь вечер, всю ночь и даже часть утра. Жители Кривохожего так насосались своего ужасающего пойла, что едва стояли на ногах. Как они умудрялись глотать подобный напиток — оставалось их тайной; Кеннит, едва пригубив его, и то ощутил, как прокисает нутро. Во время какой-то передышки в буйном веселье Соркор подобрался к своему капитану и умолял простить его за то, что имел грех в нем усомниться. Еще он сознался, что доселе считал Кеннита человеком полностью бессердечным, наделенным холодной жестокостью морского змея. Кеннит не стал спрашивать, что заставило его так резко переменить свое мнение. Он уже слышал, причем из нескольких разных уст, какое неизгладимое впечатление умудрился на всех произвести, когда — а ведь его по праву называли одним из самых закаленных капитанов пиратского архипелага! — так вот, когда этот капитан расплакался при виде страданий невольников в загаженном трюме. Итак, он их спас. Он плакал над ними. Он вернул им не только свободу, но и давно. утраченную родню.

Тут до него дошло (увы, слишком поздно) что при подобном раскладе он мог бы прибрать Кривохожий к рукам и не отдавая им задаром корабль… Но что сделано — то сделано. Всяко-разно половина от всего, что они сумеют захватить, ему точно достанется. Причем безо всяких дальнейших усилий.

Одним словом, начало было положено. И, кажется, неплохое начало…

— Я просто хотела бы повидать его перед отплытием. И мама тоже хотела бы…

Сказав так, Кефрия торопливо поднесла ко рту чайную чашку и отпила. Она пыталась сделать вид, будто мимоходом просит мужа о самой незначительной мелочи. А вовсе не о чем-то всепоглощающе важном.

Кайл Хэвен утер рот салфеткой и положил салфетку на стол.

— Я знаю, дорогая. Конечно, тебе тяжело: ты так долго не виделась с ним, а когда он вернулся после долгой разлуки, его тут же снова у тебя отобрали. Но ты помни вот о чем: из плавания я тебе привезу окрепшего и жизнерадостного паренька. Сына, которым ты сможешь гордиться. Пока же он попросту не понимает, на каком свете находится. Ему с трудом дается учение, он готов пасть духом, и бьюсь об заклад, что под вечер у него все кости трещат… — Кайл поднял свою чашку, заглянул в нее, нахмурился и вновь поставил на блюдце. — Подлей-ка мне еще чаю… То есть если я сейчас позволю ему вернуться домой, к маме и бабушке, он расценит это как возможность нажаловаться. Он примется ныть и скулить, расстроит вас обеих, а кончится тем, что пойдет прахом вся та наука, которую я успел кое-как в него вбить. Нет, Кефрия. Вам лучше не видеться, уж ты мне поверь. Для вас обоих так будет лучше. И для твоей матери тоже. Она и без того достаточно напереживалась из-за утраты Ефрона. Давай не будем причинять ей новую боль.

Кефрия между тем проворно наливала мужу чаи. Как она радовалась, когда он сказал, что позавтракает с нею. Как поверила, что сумеет вымолить у него столь желанную милость…