нибудь попросит ее руки, семья обязана будет всерьез рассматривать это предложение…

— Ну и что? — Кайл слегка ерзнул на стуле. — Мы же не обязаны сразу говорить «да»…

Кефрия неумолимо продолжала:

— Ее станут приглашать танцевать. И не мальчики-ровесники, с которыми она до сих пор танцевала. Они-то до сих пор еще мальчишки, а она — взрослая девушка. Она будет танцевать с мужчинами. Молодыми и старыми. А она… мало того, что танцевать толком не умеет, она еще не обучена тому, как вести беседу с мужчинами. Она понятия не имеет, как вежливо избавляться от… нежеланных знаков внимания. Она может по незнанию сказать или сделать нечто такое, в чем разглядят скрытое приглашение продолжать. Может нервно заулыбаться или глупо хихикнуть, чем только подстегнет назойливого кавалера. Как жаль, что ты дал ей разрешение, не обсудив сперва со мной что к чему!..

Некоторое смущение Кайла в один миг сменилось раздражением. Он резким движением поднялся и швырнул салфетку на стол:

— Все понятно! Может, мне вообще переселиться жить на корабль, чтобы не мешать тебе направлять дела и судьбы этой семьи? Ты, кажется, совсем забыла, что Малта — не только твоя дочь, но и моя! И если к двенадцати годам она не умеет ни танцевать, ни вести себя в обществе, — может, тебе на себя оборотиться с упреками по этому поводу?… Сперва ты отсылаешь моего сына к жрецам в монастырь, а теперь еще и от всякого участия в воспитании дочери отстранить хочешь?

Кефрия уже висела у него на рукаве:

— Кайл, Кайл! Ну пожалуйста, сядь. Я совсем не это имела в виду. Конечно, я очень хочу, чтобы мы вместе растили наших детей. Просто… нам следует быть очень осторожными во всем, что касается доброго имени Малты. Мы же хотим, чтобы у нее была репутация, какая подобает девушке из хорошей семьи…

Но Кайла не так-то просто было утихомирить.

— Вот и займись с ней танцами, светскими манерами и чем там еще… вместо того чтобы за вышивку ее засаживать. А у меня и на корабле хлопот полон рот. И сопляк, из которого мужика делать надо. Причем сопляком-то он стал из-за решения, которое через мою голову приняли!

Он стряхнул руку Кефрии с рукава, словно сшиб муху. И стремительно вышел из комнаты. Кефрия так и осталась стоять, зажимая себе рот ладонью…

Некоторое время спустя она вернулась к своему стулу и медленно осела на сиденье. Попробовала перевести дух и поднесла руки к вискам. В голове стучало, а глаза жгли невыплаканные слезы. Сколько напряжения, сколько ссор за последние дни… Ей казалось, что в этом доме уже целую вечность не бывало ни минуты покоя. Кефрии вдруг мучительно захотелось вернуться в те благословенные времена, когда отец был деятелен и здоров и они с Альтией ходили в море на корабле, а она с матерью сидела себе дома, управляясь с детьми и хозяйством…

В те времена каждое возвращение Кайла в гавань становилось для нее праздником. Он тогда был капитаном «Отважного», и люди отзывались о нем только хорошо. И красив- то он, и смел, и воспитан… Когда он бывал дома, они с ним каждый день допоздна валялись в постели, а потом под ручку прогуливались по улицам. Он всякий раз привозил полный сундучок подарков — детям и ей, а она с ним чувствовала себя, точно в первый день после свадьбы. Но когда ему пришлось взять под свое начало «Проказницу», он сразу стал таким… серьезным. И таким… таким… — Кефрия безуспешно пыталась подыскать нужное слово. Властолюбивым, — подумалось ей, но она отмела эту мысль. «Он просто принял на себя ответственность, — решила она. — И со времени кончины отца распространил эту ответственность буквально на все. Не только на семейный корабль, но и на ведение дома, управление земельными владениями, воспитание детей… И даже, — горестно добавила она про себя, — хочет распоряжаться моими матерью и сестрой…»

…А раньше они с ним допоздна разговаривали по вечерам. Просто болтали ни о чем, и это им нравилось. Кайлу нравилось распахивать оконные занавеси, чтобы лунный свет без помех заливал их постель. Он рассказывал ей о ярости штормов, которые ему довелось пережить. О великолепии корабля, идущего на всех парусах… А как он смотрел на нее тогда, как прикасался! И она понимала, что значит для него не меньше, чем море…

Теперь он очень мало с ней говорил. Разве только о том, как продавал груз и брал на борт новый. Он без конца напоминал ей, что разорение или процветание семейства Вестритов зависело отныне токмо и единственно от него. И вновь и вновь клялся, что вот ужо преподаст урок торговцам Удачного, как надо вести дела — и дома, и в плавании…

Ночи, проводимые с ним, больше не приносили Кефрии ни радости, ни отдохновения. Будучи на стоянке в порту, он продолжал жить не с нею, а со своим кораблем. «А теперь, — созналась она сама себе с горечью, — дошло до того, что я жду не дождусь, чтобы он вновь отправился плавание. Может, тогда будет в доме хоть какое-то спокойствие… обычными делами займусь…»

Услышав шаги, она вскинула голову, преисполняясь ужаса и надежды: не муж ли вернулся?… Но это был не Кайл. В комнату вошла ее мать.

Роника, казалось, едва заметила дочь и остатки завтрака на столе. Ее глаза рассеянно обшаривали комнату… так, словно она рассчитывала увидеть здесь еще что-то. Или кого-то.

— Доброе утро, мама, — поздоровалась Кефрия.

— Доброе утро, — отозвалась мать безразлично. — Я слышала, Кайл ушел?

— И тогда ты решила спуститься, — горько посетовала Кефрия. — Ты избегаешь его, мама, и меня это ранит. Нам надо многое обсудить, принять кое-какие решения…

Роника скупо улыбнулась.

— А разве это возможно, покуда Кайл дома? Знаешь, Кефрия, я слишком скверно себя чувствую, так что буду говорить напрямую… Какие обсуждения, если твой муж все равно ничьим мнением не интересуется? Лично я уже поняла, что переговорами от него ничего не добьешься. Мы с ним редко приходим к согласию… да и как к нему прийти, если он никаких доводов не слушает? — Она покачала головой. — Я последнее время либо горюю о твоем отце, либо казню себя за то, как по-дурацки меня угораздило распорядиться всем тем, что он мне доверял…

Кажется, Кефрия только что и сама гневалась на мужа, но эти слова матери очень задели ее.

— Он хороший человек, мама, — тихо и с болью выговорила она. — Он просто делает то, что, по его мнению, лучше для всех нас…

— Может, оно и так, дочка, но что-то не особенно утешает, — ответила Роника. — Уж кто, как не мы с твоим отцом, верили в Кайла. Иначе мы бы тебя за него замуж не выдали. Но могли ли мы предугадать хоть малую часть того, что с тех пор успело произойти?… Теперь вот мне кажется, что лучше было бы тебе обвенчаться с кем-нибудь из купечества. С кем-то, кто лучше разбирался бы в наших обычаях и делах… — Роника подошла и села за стол, двигаясь по-старушечьи — медленно и негибко. И отвернулась от яркого утреннего солнца, щедро вливавшегося в окно, как если бы свет резал глаза. — Сама посуди, до чего мы докатились благодаря Кайлу и его настояниям на том, что он считает благом для всех. Альтия как пропала, так и не показывается. Маленького Уинтроу уволокли на корабль и держат там против его воли. Разве это хорошо? И по отношению к мальчику, и по отношению к кораблю… Если бы Кайл действительно знал толк в живых кораблях, он нипочем не притащил бы на только что оживленный корабль растерянного и несчастного мальчишку. Я и то знаю, как бесконечно важны первые месяцы после пробуждения корабля… Проказнице необходима спокойная уверенность и доверие к своим владельцам, а не ссоры и принуждение. А уж эти его поползновения сделать из нее невольничье судно… честное слово, я от этого заболею. Просто заболею… — Роника подняла голову, и ее взгляд буквально пригвоздил Кефрию, собиравшуюся что-то сказать: — И мне будет стыдно, если ты в самом деле допустишь, чтобы твой сын увидел, что творится на невольничьем корабле. Как ты можешь позволить,