чтобы он с этим соприкоснулся? И тем более вынужден был участвовать? Во что он должен будет превратиться, чтобы пройти через это и выжить?

От этих слов сердце Кефрии наполнилось безотчетным ужасом. Она сцепила под столом руки, пытаясь унять колотившую ее дрожь.

— Кайл говорит, что не будет слишком жесток с Уинтроу… А что касается рабов… он сказал, что причинение им излишних страданий только приведет к порче ценного груза. Я говорила с ним… правда говорила… про невольничьи корабли и ту молву, которая о них идет. И он мне обещал, что «Проказница» ни в коем случае не превратится в зловонную душегубку…

— Даже если Кайл будет носить Уинтроу на руках и гладить его по головке, на невольничьем корабле мальчик все равно насмотрится такого, что навеки искалечит его душу. Скученность… неизбежные смерти… лютый присмотр за порядком, ведь «груз» надо еще и в повиновении удержать… Это страшно. И мы с тобой обе знаем, что это несправедливо и страшно!

Тон, которым говорила мать, не должен был допускать и намека на возражения, но все-таки Кефрия сказала:

— А как же рабыня, живущая у нас в доме? Рэйч, которую прислал тебе Давад во время папиной болезни…

— Это несправедливо, — повторила Роника негромко. — Я вполне это сознавала и хотела сразу отослать Рэйч обратно к Даваду. И что ты думаешь? Она бухнулась на колени и со слезами умоляла меня оставить ее. Она знает, что в Калсиде за нее дадут неплохую цену — ведь она кое-чему даже училась. Ее мужа уже продали туда, потому что он не мог отдать долги. Они оба из Джамелии, ну, ты знаешь. Когда они влезли в долги и не сумели рассчитаться, их всех продали в рабство — и ее, и мужа, и сына. Муж у нее был человек образованный и достался богатому покупателю. А ее с сыном по дешевке купил один из людей Давада. — В голосе Роники появилась хрипотца. — Она рассказывала мне, как их сюда привезли… Ее малыш не пережил путешествия. Это при том, что Давада Рестара жестоким человеком не назовешь. По крайней мере — осознанно жестоким. И купец он не настолько уж скверный, чтобы, как выражается наш Кайл, допускать порчу ценного груза…

Она рассказывала об этих ужасах невероятно ровным голосом. У Кефрии побежали по коже мурашки, когда мать передразнила деловитую интонацию Кайла. А Роника продолжала:

— Мне кажется, что смерть сделалась мне безразлична. Когда мор унес твоих братьев, я стала относиться к смерти как к чему-то такому, что я уже перенесла — и могу больше по этому поводу не беспокоиться. А теперь не стало и твоего отца, и это напомнило мне, как беспределен и неожидан миг умирания. Достаточно тяжело находиться рядом, когда человек угасает от смертельной болезни… Но маленький сын Рэйч умер от качки в набитом людьми, лишенном воздуха трюме. Его все время тошнило черствым хлебом и тухлой водой, которую им давала команда. А Рэйч смотрела, как умирает ее сынок, и ничего не могла сделать. — Роника посмотрела на дочь, и в ее глазах была мука. — Ты знаешь, я спросила Рэйч, отчего же она не дала знать команде? Неужели ее не выпустили бы хоть ненадолго на палубу, на свежий воздух? Неужели не дали бы немножко еды, пригодной для малыша?… Она рассказала мне, как умоляла их всякий раз, когда матросы притаскивали еду или забирали параши. Так вот — они вели себя так, как будто попросту не слышали ее криков. И она была далеко не единственной на борту, кто тщетно молил о милосердии. Рядом с ней закованные в цепи мужчины и женщины умирали так же бессмысленно и страшно, как ее маленький сын. Когда матросы пришли забирать умершего малыша… они уволокли его прочь, как мешок. И она знала, что трупик швырнут морским змеям, увивающимся за кораблем. Она чуть с ума не сошла. Некоторое время она была весьма не в себе, и, что удивительно, именно это ее и спасло. Когда она начала звать морских змей, умоляя их проломить днище корабля и сожрать и ее тоже, когда она воззвала к Са, призывая течения и шторма размазать корабль по утесам — моряки, глухие к просьбам о пощаде, прислушались к ее бреду. Они совсем не хотели, чтобы эта женщина, которой определенно надоело жить, навлекла смерть на всю команду. Ее избили, но она так и не унялась. А потом корабль ненадолго причалил в Удачном, и ее быстренько сбагрили вон — моряки утверждали, что последний шторм, потрепавший их в море, накрыл судно не иначе как ее молитвами, и посему, дескать, свихнувшуюся бабу они более на борту не потерпят. Пришлось Даваду забрать ее, ведь она была частью груза, принадлежавшего ему. Он, впрочем, не мог открыто назвать ее рабыней, вот и придумал величать ее «подневольной служанкой». А когда ему осточертели ее зловещие взгляды — ибо она винит именно его в смерти ребенка, — он отправил ее прислуживать нам. Теперь ты понимаешь, что его подарок, сделанный во дни нужды, был им сделан не от доброты сердца, а скорее из страха. И мне очень не нравится, как за последнее время переменился сам Давад… Он стал человеком который руководствуется не милосердием, а страхом. — Роника помолчала, размышляя. Потом добавила: — Страхом и жадностью. Очень большой жадностью. Я бы никогда не поверила, что человек вроде Давада оказался способен выслушать историю Рэйч — и не прекратить немедленно промысел, породивший такое несчастье. Но вот он выслушал — а прекращать торговлю рабами и не подумал. Да еще и дергает, причем очень настойчиво, за все доступные ему ниточки, чтобы в Удачном узаконили работорговлю… — И вновь Роника обратила на Кефрию пронизывающий взгляд. — И вот теперь вместе с владениями отца ты унаследовала и его голос в Совете. Нисколько не сомневаюсь, что очень скоро Давад примется тебя всячески обрабатывать, добиваясь, чтобы ты голосовала по его наущению. А коли тут будут замешаны еще и ваши с супругом денежные интересы… как по-твоему, что Кайл велит тебе сделать?

У Кефрии отнялся язык, и она ничего не ответила. Ей очень хотелось бы заявить, что ее муж ни в коем случае не выскажется за рабство в Удачном… но где-то глубоко внутри уже подавала голос расчетливая хозяйка. Все правильно: если узаконят рабский труд — некоторые владения Вестритов очень скоро начнут снова приносить прибыль. Зерновые поля, например. Или оловянные прииски. Да и самому Кайлу больше не придется совершать далекий путь с грузом невольников, перевозя их в Калсиду: зачем, если он сможет куда выгоднее продавать их прямо здесь, в Удачном?… Понятно же, чем короче плавание, тем больше рабов прибудут на место живыми и в относительном здравии…

Кефрия содрогнулась, осознав всю чудовищность этой мысли: ТЕМ БОЛЬШЕ РАБОВ ПРИБУДУТ НА МЕСТО ЖИВЫМИ. Стало быть, с самого начала, едва представив себе Кайла в роли работорговца, она внутренне примирилась с тем, что часть его груза будет, скажем так, портиться при перевозке. То бишь люди будут умирать в трюмах Проказницы. От чего? От старости? От слабости здоровья?… Ни в коем случае. Кайл слишком прижимист, чтобы покупать заведомых смертников. Она заранее знала, что они умрут от обстоятельств плавания. Знала… и принимала это. Но почему? Ей доводилось путешествовать на корабле, и ни разу она не беспокоилась о своем здоровье и жизни. Значит, причиной смерти подневольных пассажиров послужит скверное обращение. А ведь обслуживание перевозимых рабов вполне может выпасть на долю Уинтроу. Стало быть, и ее сыну придется выучиться пропускать мимо ушей отчаянные крики молодой женщины, умоляющей пожалеть ее малыша?… А потом он будет бросать морским змеям тела, в которых угасла жизнь?…

Не иначе, мать подслушала ее мысли, ибо она тихо проговорила:

— Помни: это твой голос. Ты можешь, если захочешь, уступить его мужу. Многие купеческие жены на твоем месте именно так бы и поступили, хотя законы Удачного этого и не требуют. Но помни: семья Вестритов обладает одним и только одним голосом в Совете Торговцев. И, передав свой голос мужу, обратно ты его уже не получишь. Ибо уже Кайл станет решать, кому в свое отсутствие перепоручать этот голос.

Кефрии вдруг стало очень холодно. И одиноко. Она поняла: какое бы решение она ни приняла — все равно придется за него пострадать. Она нимало не сомневалась, что Кайл, будь его воля, непременно проголосовал бы за рабство. И ее постарается уговорить. Мысленно она даже услышала его голос, представила неопровержимые доводы, которые он выдвинет. В частности, он наверняка объяснит ей, что участь рабов в Удачном будет не в пример легче, нежели в Калсиде… Он наверняка заставит ее поступить по своему хотению. А когда это произойдет — она тотчас же лишится уважения матери.

— Всего лишь один голос в Совете… — прошептала она. — Один-