Торк. — Надо было мне пристальнее следить за маленьким поганцем. Ну кто бы мог подумать?… И зачем бы ему бежать — это после всего, что ты для него сделал! Всего, что ты хотел ему дать! Непонятно мне… Вот ведь неблагодарность какая! Разбил сердце отцовское…

Торк вроде бы утешал капитана, но Проказница ясно чувствовала: каждое слово его соболезнований лишь приводило Кайла в еще большее бешенство.

— Когда он смылся? И куда думал пойти? Отвечай, прах тебя побери! — И, перегнувшись через фальшборт, он самым дерзостным образом схватил ее за волосы — и дернул.

Она крутанулась с проворством раздраженной змеи. Шлепок раскрытой ладони унес Кайла далеко прочь — так сам он мог бы отшвырнуть назойливого кота. Он кубарем отлетел назад и растянулся на палубе, глаза капитана полезли из орбит от потрясения и внезапного страха. Торк в ужасе бросился наутек. Споткнулся впопыхах — и продолжал свое отступление уже на четвереньках.

— Гентри! — орал он не своим голосом. — Гентри, скорее сюда!..

Старпом отозвался не сразу, и Торк побежал его искать.

— Да чтоб ты сдох, Кайл Хэвен, — тихо и зло проговорила Проказница. Откуда, из каких напластований памяти пришли к ней эти слова и именно такой тон, она не знала. — Чтоб ты провалился на самое дно глубокого соленого моря. Ты их всех разогнал, одного за другим. Ты присвоил место моего капитана. Ты выжил с моей палубы его дочь, ту, что еще до пробуждения была мне лучшей подругой. А теперь и твой собственный сын сбежал от тебя, деспот проклятый, и оставил меня совсем без друзей. Чтоб тебе сдохнуть!..

Он медленно поднялся. Выглядел он так, словно каждую мышцу в теле свела судорога.

— Ты еще пожалеешь… — начал он голосом, в котором бешенство мешалось со страхом, но безумный смех Проказницы заставил его умолкнуть на полуслове.

— Я? Пожалею?… Да о чем ты еще можешь заставить меня пожалеть? Какое худшее несчастье ты можешь на меня навлечь, ты, и так уже лишивший меня всей родни, всех тех, кого я любила? А ты — ты чужак мне, Кайл Хэвен. Чужак и пустое место. Я ничем тебе не обязана. И отныне ты больше ничего от меня не получишь!

— Господин капитан… — негромко и очень почтительно прозвучал голос старпома. Выйдя на бак, он встал на безопасном расстоянии и от Кайла, и от носового изваяния. За его спиной маячил Торк. Вот кто разом наслаждался происходившим скандалом и страшился его! Сам Гентри держался внешне невозмутимо, лишь на дубленой физиономии сквозь загар проступала отчетливая бледность. — Со всем почтением, кэп, — продолжал он. — Я, конечно, извиняюсь, но, может, лучше тебе отсюда уйти? Так ты все равно ничего не добьешься, а вот навредить можешь изрядно. Лучше прямо теперь начать искать паренька, пока он не удрал слишком далеко и не успел как следует спрятаться. Денег у него нет, да и друзей здесь, насколько нам известно, тоже. Надо скорее идти в город и кричать на всех перекрестках, что мы его ищем. Награду предлагать тому, кто его приведет… Многим сейчас в Джамелии приходится нелегко. Несколько монет — и, чего доброго, он еще до заката опять окажется на борту.

Кайл сделал вид, будто всерьез задумался над словами старпома. Стоял он, кстати, лишь чуть-чуть вне пределов ее досягаемости. Смелость свою демонстрировал… От Проказницы не укрылось, с какой жадностью наблюдал за всеми Торк, и ее передернуло от отвращения. А впрочем, ей-то было плевать. Кайл — это не Уинтроу. Пустое место, и все. И ей на него чихать.

Вот Кайл кивнул Гентри, не сводя, однако, с нее глаз.

— В том, что ты говоришь, есть смысл, — сказал он старпому. — Пусть все, кого можно отпустить, немедля идут на берег и распространяют известие, что мы ищем мальчишку, и тот, кто доставит его целым и невредимым, получит золотую монету. Половина золотого будет выплачена… за немного помятого. И сребреник — за любое известие, благодаря которому мы сами сумеем его поймать. — Кайл подумал и добавил: — Я же беру Торка и иду с ним на невольничьи рынки. И так уже я кучу времени потерял из-за бегства… этого ничтожества. Нисколько не сомневаюсь, что лучших рабов уже раскупили! Сумей я с раннего утра попасть на торги, быть может, мне досталась бы целая труппа музыкантов и певцов. Ты имеешь хоть представление, сколько можно выручить в Калсиде за музыкантов и певцов из Джамелии? — Он говорил с такой горечью, словно именно Гентри был во всем виноват. Потом осуждающе мотнул головой: — Останешься здесь. Присмотри за переделками в трюмах. Надо как можно скорей завершить все работы: я хочу отплыть тотчас же, как только на борту будут и мальчишка, и груз.

Гентри молча слушал капитана и только кивал, но Проказница время от времени чувствовала на себе его взгляд. Она как могла вывернула шею и холодно уставилась на троих мужчин. Кайл старательно отводил глаза. В отличие от Гентри. Тому определенно было очень не по себе. Потом Проказница заметила, как он слегка кивнул головой, и догадалась, что жест предназначался ей. Но что означал этот кивок? Она не поняла.

Потом они убрались с бака, и спустя некоторое время она ощутила, как Торк с Кайлом отбыли в город. «А хоть бы и вовсе не возвращались!» Проказница вновь стала смотреть на город, окутанный тонкой дымкой испарений Теплой реки. Ну прямо облачный город. Город на облаках… «Чего я на самом деле хочу? Чтобы Уинтроу вернули, пускай даже насильно? Или чтобы его побег оказался удачным?…» Она не знала. Зато вспомнила, как надеялась, что он вернется к ней сам, по собственной воле… Какая чушь!.. Какое ребячество!..

— Корабль… слышь, корабль! Проказница!..

Гентри не отважился подняться на бак. Он тихо окликал ее, стоя на ступенях трапа.

— Иди сюда, не бойся, — хмуро отозвалась она. Гентри был хороший моряк, даром что человек Кайла. Ей было даже чуточку стыдно оттого, что он страшился ее.

— Да я просто спросить хочу. Скажи, могу я… что-нибудь для тебя сделать? Как-нибудь утешить тебя?

Он пытался успокоить ее.

— Нет, — бросила она коротко. — Не можешь. Ну разве что… бунт на борту организуешь.

А сама растянула губы в улыбке, чтобы он не принимал эти слова уж очень всерьез.

— Бунт — не могу, — со всей торжественностью отвечал Гентри. — Но если ты… нуждаешься в чем-нибудь, то только скажи.

— Нуждаюсь? У деревяшек нет никаких нужд.

Старпом удалился так же тихо, как и подошел. Но через некоторое время появился матрос по имени Финдоу. Уселся на краешке бака и начал играть на своей скрипке. Да не какую-нибудь разухабистую мелодию из тех, которыми он, бывало, подбадривал и задавал ритм матросам, вращавшим кабестан[72]. Нет, сейчас Финдоу играл нечто напевное… и довольно-таки грустное. Музыка вполне соответствовала настроению Проказницы. И вот странное дело: немудреная песенка скрипичных струн понемногу начала уносить ее боль. Взамен пришло нечто другое. Проказница смотрела на город, и по ее щекам катились слезы. Никогда прежде она не плакала… Она думала, что слезы сами по себе мучение, но ошибалась. Они лишь смывали страшное напряжение, в котором она пребывала.

Она чувствовала, как глубоко внутри ее корпуса работали плотники. В дерево входили буравы, потом туда крепились тяжелые рымы. Отмерялись, отрубались, крепились длинные цепи… С причала грузили припасы: воду, сухари, цепи. Все это предназначалось рабам. Рабам… Проказница неохотно примерилась к этому слову. Уинтроу верил, что рабство было одним из величайших зол, какие только есть в мире. Однако сколько он ни пробовал растолковать ей, что значит неволя, она так и не усмотрела особой разницы между жизнью раба — и жизнью матроса. Ну в самом деле. Над тем и над другим стоял господин. И заставлял работать так долго и так усердно, как он, господин, находил нужным. А