Яблоку, наверное, негде было упасть. Но покамест все было пусто и мертво — двери заперты, окна закрыты ставнями. Беглец посмотрел в разгорающееся небо и прибавил шагу. Скоро его хватятся на корабле. Интересно, насколько усердно отец станет разыскивать его?… Станет, конечно, но в самой малой степени — ради него самого. Уинтроу нужен был ему только для ублаготворения корабля.

«Проказница…»

Даже просто произнести ее имя было все равно что себе самому всадить в сердце иголку. «Да как же я смог покинуть ее?…» А вот смог. Потому что дальше так не должно было продолжаться. «Но как же я все-таки взял и ушел?…» Уинтроу терзался мучительными сомнениями, буквально разрываясь пополам. Он наслаждался свободой — и уже начинал страдать от одиночества, неописуемого, жестокого одиночества. Чьим было это одиночество, его или ее, он даже толком не знал. Если бы, удирая от отца, он имел возможность взять с собой и корабль — он бы сделал это не задумываясь. Звучало глупо, но… Во всяком случае, он должен был вернуть себе свободу. Должен был. И она это знала. Она понимала, что ему необходимо было бежать…

Да, но ее-то он оставил в плену.

Бросил…

Так он и шел, ликуя и страдая одновременно. Она не была ему ни дочерью, ни женой, ни подругой. Она даже и человеком-то не являлась. Их единение было им обоим навязано. Обстоятельствами и волей его отца. Вот и все. Она должна понять его. И простить…

Подумав так, Уинтроу внезапно осознал, что страстно хочет когда- нибудь вернуться к ней. Не сегодня и не завтра, конечно. Когда-нибудь. Возможно, тогда, когда отец наконец сдастся и примет на корабль Альтию. Тогда ему больше ничего не будет грозить, и он сможет вернуться. К тому времени он успеет стать посвященным жрецом, а Проказница свыкнется с обществом какого-нибудь другого Вестрита. Альтии, скорее всего, а если не Альтии, так Сельдена или Малты. То есть у каждого — у него и у корабля — образуется своя, отдельная, полная жизнь. И когда они вновь сойдутся — каждый по своей ни от кого не зависящей воле! — уже ничто не помешает им радоваться друг другу. И Проказница наверняка признает, что он, Уинтроу, сегодня сделал правильный выбор. Потому что оба станут мудрее…

Но тут нечистая совесть снова показала острые зубы. «И чего это я задумался о возвращении? Ни дать ни взять сам себя уговариваю. Я что, все-таки подозреваю, что неправильно поступил? Но как же это возможно? Я возвращаюсь к божественному служению. Во исполнение обетов, произнесенных годы назад. И это-то оказывается неправильно?…»

Уинтроу качал головой, изумляясь себе самому. И шел дальше…

Он с самого начала решил, что в верхние пределы города соваться не будет. Потому что именно там отец и будет его искать в первую очередь. Наверняка решит, что он бросился искать помощи и убежища у жрецов Са в храме сатрапа. Уинтроу и в самом деле очень хотелось туда пойти, ибо он твердо знал: жрецы его с порога не выгонят. Быть может, даже поспособствуют возвращению в монастырь… хотя об этом он их нипочем не отважился бы просить… Но нет. Он не будет искать никакой помощи. Он не заставит их объясняться с отцом, когда тот начнет ломиться в ворота и требовать немедленной выдачи сына…

Были времена, когда в храмах Са обретали убежище и неприкосновенность даже убийцы. Но… если окраины Джамелии дошли до подобного безобразия, возможно ли, чтобы святилищам Са оказывали прежнее уважение? Навряд ли…

Одним словом — не стоило испытывать судьбу. И вообще задерживаться в этом городе сколько-нибудь надолго. Лучше без промедления пуститься в долгий путь, который приведет его в монастырь… домой.

Наверное, ему полагалось трепетать при одной мысли о столь дальней и нелегкой дороге. Но Уинтроу ощущал лишь восторг оттого, что наконец-то на эту дорогу вступил.

Правда, он никогда не думал, что в стольном городе Джамелии окажутся трущобы. И подавно — что они занимают такую большую его часть. В какой-то момент ему пришлось миновать пожарище, причем не слишком давнишнее: дотла выгорело домов пятнадцать, не меньше, а все окружающие здания были закопчены и местами обуглены. Причем разгребать развалины никто явно не собирался, и мокрые головни источали неописуемое зловоние. В этом месте улица превращалась в узкую тропинку, протоптанную среди мусора и золы. Уинтроу приуныл и поневоле стал вспоминать разного рода слухи про нынешнего сатрапа. Если то, что рассказывали о его разгульном и бездеятельном образе жизни, было правдой хотя бы наполовину, о причине загаженных улиц и разливанных морях вместо сточных канав больше не приходилось гадать. Деньги, как известно, можно потратить лишь один раз… И, возможно, налоги, которые могли бы пойти на очистку водостоков и найм стражи, оказались «съедены» очередной прихотью молодого владыки. Потому-то и расползалась вдоль моря целая страна ветшающих развалюх, потому-то и пребывала в небрежении гавань. Уинтроу видел галеры и галеасы[71] сторожевого флота, стоявшие на приколе. Несчастные корабли сплошь заросли водорослями и ракушками, и некогда яркая белая краска — отличительный знак сатрапского флота — лохмотьями отставала от дощатой обшивки. Удивляться ли после этого, что пираты кишмя кишат во внутренних водах?…

Джамелия, величайший в мире город, сердце и светоч цивилизации, вовсю гнила по краям… Всю свою жизнь Уинтроу слышал восторженные легенды о джамелийском зодчестве и садах, о широких бульварах, святых храмах и общественных банях. Люди говорили, здесь имелись даже канализация и водопровод — и не только во дворце у сатрапа… Уинтроу только головой покачал, перепрыгивая очередную смердящую лужу. Если здесь такое, то намного ли лучше обстоят дела наверху?… Что ж, возможно. По главным улицам — да. А впрочем, он-то этого никогда не узнает. Если ему действительно хочется уйти и от отца, и от ищеек, которые за ним будут неминуемо посланы…

А город тем временем медленно, но верно пробуждался для нового дня. То тут то там стали попадаться ранние уличные торговцы, предлагавшие булочки, сыр и копченую рыбу — веяло запахами, от которых у голодного Уинтроу тотчас потекли слюнки. Постепенно открывались двери, люди выходили наружу, распахивали ставни и заново раскладывали на витринах товар, завлекая прохожих. Когда же на улицы выехали повозки и гуще пошли пешеходы, Уинтроу и вовсе приободрился. Город был громаден и многолюден. Какие толпы народа! Как легко затеряться!..

Нет, здесь отцу нипочем его не найти.

Замерев над сверкающими водами гавани, Проказница вглядывалась в белоснежные маковки дворцовых строений. Если измерять время часами, получалось, что Уинтроу покинул ее не очень давно. На самом же деле он спустился по якорной цепи и уплыл в темноту много-много жизней назад. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся за другими судами. Она даже не могла быть вполне уверена в том, что он благополучно достиг берега… А ведь только вчера она спорила бы до хрипоты, доказывая — случись с ним что нехорошее, она это мигом почувствует. Еще она пребывала в убеждении, будто знает Уинтроу лучше него самого. И, конечно, подняла бы на смех всякого, кто сказал бы, что Уинтроу однажды ее бросит. Какой же она была дурой!..

— Ты наверняка заметила, как он уходил! Почему тревогу не подняла? И куда он направился?

«Деревяшка, — сказала она себе. — Я — обыкновенная деревяшка. Я ничего не слышу и уж подавно не отвечаю…»

Да, вот только деревяшке и чувствовать не полагалось бы. Проказница смотрела на город. Где-то там теперь находился Уинтроу. Свободный… От своего отца — и от нее. Как же он смог с такой легкостью разорвать их единение?… Горькая улыбка скривила ее губы. Не иначе, фамильная черта семейства Вестритов… Разве не так и Альтия от нее когда-то ушла?

— Отвечай, когда тебя спрашивают! — требовательно выкрикнул Кайл.

— Мне так жаль, кэп… Я так виноват… — тихо обратился к нему