– Тогда придется стоять здесь до конца, – поклялся Кула. – Если надо, мы все умрем, служа земному посланнику Будды.

«Умрем? – подумала Скуирелли. – Мне никак нельзя умирать. Я главная героиня».

Она хотела выразить эту мысль вслух, но мужчины, увлеченные спором, не обращали на нее никакого внимания. Как это типично для актеров на вторых ролях!

– Умереть каждый дурак сможет, – возразил Чиун. – Надо просто найти себе надежное убежище и тщательно разработать стратегический план.

Глаза его устремились к кольцу заснеженных гор. Казалось, они совсем рядом, а ведь карабкаться на них было очень рискованно.

Кула проследил за взглядом мастера Синанджу.

– Да, горы – надежное укрытие.

– Но как их достичь? – спросил Лобсанг.

Монгол бегло осмотрел свой «АК-47» и сказал:

– Я найду нам достойного коня. – И, не произнеся больше ни слова, полез вверх, в горы.

Следующий час стал одним из самых нудных и в то же время напряженных во всей шестидесятилетней жизни Скуирелли Чикейн. Это было даже хуже, чем ждать директора, чтобы договориться о съемке фильма.

Они скрылись возле теней подземного храма и затаились. Снаружи доносился грохот грузовиков с пехотой, шум вертолетов и неразборчивые крики китайских командиров. Несколько раз репродукторы разражались громкими призывами и увещеваниями по всей Лхасе.

– Они призывают нас сдаться, – произнес Чиун.

– Мы никогда не сдадимся, – решительным голосом отозвался Лобсанг.

Скуирелли ничего не сказала. Она яростно вращала молитвенные колеса, умоляя Будд Прошлого, Настоящего и Будущего вернуть ей голос. Очевидно, они были в каком-то другом космическом измерении, ибо из ее горла вырывалось лишь невнятное хрипение.

Послышался шум приближающегося вертолета. Он подлетел угрожающе близко, к самому входу. Вся пещера наполнилась оглушительным гулом.

Актриса тотчас устремила взгляд своих голубых глаз на вход. Вертолет кружил снаружи, как огромная стрекоза. Поднимаемая им пыль застила все вокруг.

Лобсанг схватился за «АК-47». Неумело вскинув его к плечу, он прицелился в пилота.

И в тот же миг чья-то твердая рука быстрым движением перехватила автомат.

– Это Кула, – проскрипел голос мастера Синанджу. – Он привел нам коня, на котором мы сможем бежать.

Скуирелли попыталась рассмотреть человека сквозь прозрачный плексиглас кабины. Там и в самом деле сидел большой такой, симпатичный монгол. Кула довольно ухмылялся и показывал пальцем ввысь. Затем вертолет, сделав еще крут, исчез из виду.

Оставалось только вскарабкаться на вершину холма, где их, вращая лопастями, поджидал вертолет.

– Мы сможем бежать прямо из-под носа врагов веры, – хвастливо заявил Кула.

– Ты умеешь управлять этим изобретением нечестивых? Мы будем в безопасности? – боязливо спросил Лобсанг.

– Если мы погибнем, значит, так было предопределено судьбой, – рассмеялся Кула.

– Если мы погибнем, – отозвался Чиун, подбирая подол своего одеяния, чтобы подняться на борт, – ты будешь отвечать за это все свои последующие жизни.

Они поднялись и полетели к снежным вершинам, окружающим долину Лхасы. Почти не замечая, что они в воздухе – так плавно проходил полет, – Скуирелли решила непременно включить в фильм и эту мизансцену. Надо только переписать сценарий так, чтобы вертолет пилотировала она сама. Почему бы и нет? Ведь это будет ее фильм. Пусть только кто-нибудь возразит, она сможет отстоять свои права, подкрепив их соответствующими примерами!

На юге уже полыхали пожары, когда турбовинтовой самолет с министром внутренних дел на борту, борясь с ужасными нисходящими потоками над Гонггарским аэропортом, в восьмидесяти милях южнее Лхасы, пошел на снижение.

Тибет был охвачен восстанием, это подтверждали и радиосообщения. Партизаны Чуши Гангдрука яростно сражались во всех городах, расположенных вдоль Шоссе дружбы.

Не было никаких сомнений, что все это дело рук бунджи-ламы, явно сующейся не в свое дело. Министр государственной безопасности молился всем богам, которые, возможно, еще покровительствовали в эти безбожные дни Китаю, чтобы таши, который, сидя на своем сиденье, повторяет нараспев мантры и вращает золотое молитвенное колесо, признали более достойным власти, чем белоглазую ламу с другого конца света. В противном случае министр готов был принять любые, не санкционированные Пекином меры.

Нет, Тибет он не отдаст. Отдав Тибет, он рискует лишиться не только своего доброго имени, но, возможно, и самой жизни.

Турбовинтовой самолет неожиданно резко вошел в пике, и министр тут же забыл о бунджи-ламе, о Тибете и о потере доброго имени, а возможно, и о самой жизни.

Теперь его заботило только одно – как бы не изрыгнуть завтрак, и он поднес бумажный пакет к своим обескровившим губам.

Подъезжая вместе с кхампами на грузовике к Гонггаре, Римо сказал им:

– Пусть этот город останется таким, как он есть.

Сидевший за рулем Бумба Фун вмиг осунулся, словно из него выкачали весь воздух.

– Никаких поджогов?

– Ничего. Нам нельзя замедлять своего движения.

– Но почему, о Гонпо?

– Вы сожжете город и разрушите аэропорт. И тогда мы не сможем вывезти из Тибета бунджи-ламу.

– Странная причина, – пробормотал Бумба Фун.

– Отведете душу, когда доедем до Лхасы.

– Но мы не станем жечь Лхасу. Это священный для Тибета город. Мы уничтожим только китайцев и их дома, оскверняющие нашу землю.

– Хватит! Удар по Лхасе надо нанести как можно осторожнее.

– Мы сделаем это очень осторожно, – пообещал Бумба Фун. – Так осторожно, как только могут кхампы.

– Превзойдите сами себя, – попросил Римо. – А как только я вытащу бунджи-ламу из города, можете веселиться, как захотите.

Подавшись вперед, Бумба Фун погнал грузовик, как одержимый.

Вертолет Народно-освободительной армии сел на горную вершину, взметнув тучи колючих замерзших хлопьев. Его лыжи на добрый фут погрузились в девственный снежный наст.