Вот увидишь, все они сразу же разбегутся.

– И не рассчитывай!

В этот момент на западе появилась вереница вертолетов. Они направлялись на север.

– Легки на помине, – кивнул на горизонт Римо.

Вертолеты, впрочем, по-прежнему двигались на север. Видимо, они держали курс на Лхасу.

– Что-то случилось, – заметил Уильямс.

– Да. К тому же китайцы слишком испуганны, чтобы напасть на Разрушителя Гонпо.

– Приемник в машине есть? – спросил Римо, протягивая руку к приборной доске. Он настроился на какую-то радиостанцию, и тут же из динамика послышался взволнованный голос, говорящий то ли по-тибетски, то ли по-китайски.

– Что он сказал?

– Это радио Лхаса, – ответил Бумба Фун. – Они ввели чрезвычайное положение.

– И?..

– Больше ничего. Тибетцам приказано не выходить из домов. Вероятно, они узнали о приближении Гонпо Джигме и теперь дрожат от страха.

– Может, волнения вызваны прибытием в страну бунджи-ламы? – предположил, в свою очередь, Римо.

– Да. Китайский диктор упомянул и о бунджи-ламе.

– И что с ней?

– Говорят, бунджи посажена в тюрьму Драпчи.

– Пожалуй, это неплохо, – раздумчиво протянул белый.

– Но она бежала.

– А вот это не очень хорошо.

– Прочему, Гонпо?

– Я знаю бунджи-ламу гораздо лучше, чем ты.

– Я вообще не знаю бунджи-ламы, – признался Бумба Фун.

Появилась еще одна вереница вертолетов, эти направлялись к высоким горам, окружающим Лхасу.

– Они, вероятно, считают, что мы китайская колонна, которая спешит на выручку к солдатам, – обронил Римо, наблюдая, как вертолеты палят очередями над горными хребтами.

Бумба Фун ухмыльнулся:

– Мы ворвемся в Лхасу так, словно началось светопреставление.

– Этого-то я и опасаюсь, – вздохнул Римо, размышляя, удастся ли ему вырваться из Тибета живым, когда вся страна охвачена волнениями. И одному будет нелегко это сделать.

Скуирелли Чикейн была вне себя от бешенства.

Но к сожалению, даже не могла излить свой священный гнев, что весьма усугубляло ее бешенство. Висеть на плече, как большой кусок говядины, – уже само по себе достаточно противно, но лишиться дара речи – это уж слишком!

Она попыталась молотить кулачками по спине Кулы, но только отбила себе руки. К тому же Скуирелли вовсе не хотела сломать своего «Оскара».

Итак, ее спасают. Во всех фильмах, в которых ей доводилось играть, подобная ситуация раздражала актрису больше всего. Ей было уже за сорок, когда она впервые получила позволение самой спасать свою фотогеничную попу.

И вот теперь, став верховной жрицей Тибета, воплощением Будды, вновь попадает в такое же положение. Бесспорно, это значительный шаг назад, вредный как для ее имиджа, так и для карьеры. Если бы она могла говорить! Уж она высказала бы им все, что о них думает.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они вышли из сырого подземного хода в какую-то холодную пещеру. Повеяло свежим ветром, но, едва Скуирелли глотнула этого живительного воздуха, как из прохода послышался глухой шум.

В следующий миг в пещеру вбежал мастер Синанджу.

– Поторапливайтесь! – закричал он. – Потолок вот-вот обвалится.

Что это за рокот, подумала Скуирелли, когда ее потащили дальше. Землетрясение?

Из прохода донеслись новые раскаты гула, и земля задрожала под ногами беглецов. Из каменного прохода пахнуло затхлостью, поднялись клубы пыли и песка.

Подземный ход обрушился. Почему? Скуирелли понять не могла, но, главное, теперь китайцам их не догнать.

Впечатляющий сюжетный ход, но как дальше пойдет развитие сюжета? Конечно, лучше всего была бы стремительная, с риском для жизни погоня.

Потолок, однако, выдержал. Опасность миновала.

Кула поставил ее на ноги, и она по очереди словно лазером пронзила их всех сценически отработанным взглядом своих голубых глаз. Кула был сконфужен. Лобсанг даже отпрянул. Но мастер Синанджу подчеркнуто игнорировал ее.

Скуирелли, разумеется, пришла в бешенство, но тем не менее решила внимательно осмотреться вокруг. Пещера впечатляла. Каждый угол привлекал по-своему. В стенах были вытесаны каменные статуи, крутом блестели большие медные чаны с маслом яка, в котором плавали фитили, горящие тусклым желтым светом.

Тут же стоял целый ряд похожих на валы молитвенных колес. Скуирелли крутанула их все и помолилась, чтобы к ней вернулся голос. Но голос так и не вернулся. Вероятно, она поступила неправильно, помолившись самой себе.

Все четверо осторожно поползли туда, откуда пахнуло свежестью. Через ближний вход в пещеру струился ясный утренний свет.

У входа – пещера представляла собой храм, вытесанный в склоне большой горы, – они постояли, глядя на Поталу. По ее многочисленным этажам, как бы олицетворявшим идею общества Харе Кришна о совместном владении, бегали солдаты в зеленых формах. Сновали они и по многоярусным крышам, украшенным золотыми львами. Из окон валил дым, летела пыль.

– Джип едет, – прошипел Кула, показывая на дорогу вниз.

Мужчины тотчас присели на корточки, чтобы их не заметили. Одна лишь актриса замешкалась, но чья-то сильная рука властно пригнула ее к земле.

Джип проехал мимо.

Скуирелли легла на живот и попыталась исторгнуть из себя хоть какие-то звуки. Тщетно! Она сердито показала спутникам на свой рот.

Промчались еще несколько джипов. Затем загромыхали танки, спеша на оборонительные позиции. То и дело сновали грузовики с брезентовыми кузовами. Там, сурово сдвинув брови, сидели солдаты Народно-освободительной армии.

– Пожалуй, тут слишком много китайцев на одного мастера Синанджу и монгола, – прошипел Лобсанг.

Скуирелли гневно сверкнула глазами. Что она для них – рубленая печень яка?

Сидя на четвереньках, Чиун внимательно осмотрел людную улицу.

– Бежать будет довольно трудно, – вынужден был признать он, и его карие глаза превратились в узкие щелочки.