– Да, – подтвердил он, – скоро начнется прилив. И эту бесполезную шелуху унесет в море. Отныне их обиталище в пучине.

Скуирелли, как малое дитя, захлопала в ладоши.

– Сказано чисто по-буддистски! Мне нравится, когда ты так говоришь, научи и меня этому!

– Слушайте, – буркнул Римо, бросая в кучу последнее тело. – Делайте, что хотите. Мы с Чиуном и так слишком здесь задержались. – Он повернулся к Чиуну: – Я прав, папочка?

– Мы выказали свое почтение сорок седьмому бунджи-ламе и оказали ей важную услугу. – Чиун поклонился. – Это наш дар вам, О Свет Воссиявший! Отныне правьте в мудрости и славе.

– Можешь за нее не опасаться, мастер Синанджу, – решительно вступил в разговор Кула. – Я позабочусь, чтобы бунджи прибыла в Лхасу живая и невредимая. И такая же розовенькая, как и сейчас. Прощайте.

Скуирелли помахала им рукой:

– Кале феб! Ступайте медленно. Или что там это значит? Никто не видел моего мундштука? Хорошо бы курнуть марихуаны.

По пути к машине Римо спросил у Чиуна:

– Что же произойдет теперь, когда китайское правительство узнает, что Скуирелли жива, а агенты китайской разведки мертвы?

– В правительстве поймут, что их послание получено. И надеюсь, им достанет мудрости поступить так, как подобает.

– Ты это имел в виду, когда говорил, что новости распространяются далеко?

– Не отрицаю.

– Сделай мне большое одолжение. Пусть весь этот эпизод останется между нами. О'кей?

– Идет. Я и сам не заинтересован, чтобы император узнал насчет моей работы по совместности.

– По совместительству.

– И вряд ли ему следует знать, что я заработал много золота.

– Это золото запятнано кровью.

– Ты говоришь, как настоящий Буттафуоко, – буркнул Чиун, стоя у машины и притворяясь, будто смотрит на волны, в то время как Римо распахивал перед ним дверцу. Оставалось еще напомнить ученику, чтобы тот принес лаковые сундучки.

Доктор Харолд В. Смит прибыл на работу ровно в шесть часов утра. Человек он был весьма пунктуальный. Когда видавший виды фургон Смита въезжал в ворота, охранник обычно проверял часы, и, если разница составляла больше тридцати секунд, он ставил правильное время.

В вестибюль Смит входил ровно в шесть часов одну минуту. Если шеф в своей неизменной серой тройке не появлялся там в это время, стоявший на страже дежурный делал вывод, что он заболел.

Личный секретарь Смита знала, что шеф всегда выходит из дверей лифта ровно в шесть часов две минуты. Услышав характерный звук открывающейся двери, она даже головы не поднимала. Просто бросала ему вслед:

– Никаких звонков, доктор Смит.

Таким вот педантичным человеком был Харолд В. Смит, директор Фолкрофтского санатория – этакой небольшой частной клиники, затерявшейся среди тополей и дубов в Рае, штат Нью-Йорк.

Закрыв дверь с табличкой «ДИРЕКТОР», Харолд В. Смит приступал к той части своей работы, о которой знал только он один.

Итак, Смит опустился в потрескавшееся кожаное кресло перед двойной рамой, спиной к окну, откуда открывался великолепный вид на длинный пролив Атлантического океана – Лонг-Айленд-саунд. В этом были свои резоны: сидя таким образом, босс был надежно укрыт от любопытных глаз.

Он посмотрел на свой чрезвычайно аккуратно убранный письменный стол, убедился, что все лежит на своих местах – а стало быть, к нему в кабинет никто не проникал, – и нажал скрытую под столешницей кнопку. Часть столешницы слева отошла, и оттуда появился компьютер. Клавиатура сама встала на место, и Смит прошелся по клавишам своими длинными серыми пальцами.

Серый цвет был весьма характерен для него. Серые глаза под пенсне, серые волосы и сухая серая кожа. Он весь словно был воплощением серого цвета: бесцветный, ничем не примечательный, бюрократ до мозга костей.

Смит ввел лишь одному ему известный код, и на экране компьютера появился Билль о правах, который Харолд В. Смит прочитал как упоминание об ужасной ответственности, лежавшей на его серых плечах с того давнишнего дня, когда Президент Соединенных Штатов, которым он всегда восхищался, извлек из его недр Лэнгли[25], чтобы предложить пост директора КЮРЕ, сверхсекретной организации, тогда еще не существовавшей.

Закончив чтение Билля о правах, Смит перешел к ночным сообщениям. Глубоко в подвале, за бетонными стенами, располагался информационный компьютерный отдел, который в соответствии с составленной самим Смитом программой все двадцать четыре часа в сутки занимался сбором информации обо всем, что могло представлять определенную угрозу безопасности Соединенных Штатов как извне, так и внутри страны.

Эта ночь была довольно бедна событиями. Привлекли внимание только два. Первое – Скуирелли Чикейн, известная актриса, объявила себя возродившейся бунджи-ламой, преемницей тибетского духовного лидера, умершего около полувека назад.

Смит нахмурился. Это сообщение как будто бы не подпадало ни под одну из рубрик составленной им программы. Он продолжил чтение. Оказалось, что Пекин осудил эти претензии актрисы как очевидную американскую провокацию.

Смит задумался. Пекин давно уже не употреблял таких резких слов для осуждения действий американской администрации. Отношения между двумя странами в эти дни носили довольно ровный характер.

В следующей заметке сообщалось о смерти некоего сценариста Денхольма Фонга. Его выпотрошенное тело было выброшено на калифорнийский берег.

Смит снова задумчиво покачал головой. Тут что-то не так. Может, компьютер дает сбои?

Он нажал на клавишу «вопрос», и компьютер высветил в обоих сообщениях одно-единственное слово МАЛИБУ.

– Странно, – произнес Смит сухим, лимоннокислым голосом, свидетельствующим, что он получил образование в Новой Англии. – Нет ли тут какой-нибудь связи?

Смит стал внимательно изучать досье Денхольма Фонга.

Достаточно было посмотреть банковские счета покойного, налоговые декларации и уточнить статус постоянного эмигранта, чтобы прийти к окончательному выводу.

– Тайный китайский агент, – пробормотал он. – Но кто его убил и почему?

Несколько мгновений он сосредоточенно раздумывал над полученной информацией, потом решил, что у него недостаточно сведений, чтобы выдвинуть какую-нибудь более или менее правдоподобную гипотезу, и внес все эти данные в новый файл, озаглавленный им для краткости