Вот до чего дошло.

Чиун в печали поник старой, усталой головой и, казалось, услышал в тишине голоса предков, говорящих такие слова:

– О горе нам, горе, черные дни настали для Синанджу!

– Это конец, самый великий род наемных убийц во Вселенной скоро перестанет существовать.

– Честь наша поругана, и нет никого, кто продолжил бы наше дело.

– Стыд и позор Чиуну, воспитателю белых, выбравшему в ученики некорейца!

Стыд и позор тому, кто, живя в роскоши на продажной чужбине, упустил меж пальцев будущее Синанджу.

– Мы все были, нас не стало, сейчас есть ты. Когда не станет тебя, угаснет слава Синанджу.

– И мы станем голосами в ночи, только шепотом голосов в ночи. Шепотом без надежд, ибо нет у нас потомка, который продлил бы дело Синанджу.

– И ты станешь одним из нас, Чиун.

– Шепотом.

– В ночи.

– Без сына.

– Без надежды.

– Такая у тебя судьба, Чиун, последний Мастер Синанджу.

– Таков твой позор!

– Горе нам, горе!

Заслышав телефонный звонок, Чиун поднял голову. Отвернулся. Но звон продолжался, и Чиун наконец поднялся из позы лотоса и словно перетек к телефону. Поднял трубку, но ничего не сказал, а только молча держал ее у уха.

После короткого молчания Смит произнес:

– Чиун?

– Я Чиун.

– Я давно пытаюсь к вам дозвониться, Чиун. Что случилось? Миллис в коме.

– У меня нет ответа, – сказал Чиун.

Смит заметил, что голос старого корейца звучит безжизненно, и произнес:

– Римо так и не приехал. Его не было в самолете.

– Я знаю. Он потерян для нас, для Синанджу.

– Потерян? – переспросил Смит. – Что вы хотите этим сказать?

– Он с тем белым, который теперь его отец, – сказал Чиун.

– Но он жив, да?! – воскликнул Смит. – Он ведь не умер?

– Нет, – с болью сказал Мастер Синанджу, положив трубку. – Он умер.

Все обстояло бы как нельзя лучше, сумей Лайл Лаваллет справиться с этим чокнутым киллером. Он как раз думал об этом у себя в кабинете, примерив и отвергнув пару туфель, присланную его итальянским обувщиком. Туфли обещали сделать его на дюйм выше, чем его собственные шесть футов, но когда он их надел, носки пошли волнами, и Лаваллет выбросил туфли в мусорную корзину.

Честно говоря, выводя в свет свой «дайнакар», он ожидал от «Большой Тройки» более ожесточенного сопротивления. Однако после убийства Мэнгена совет директоров «Нэшнл автос» чуть не на блюдечке с голубой каемочкой преподнес ему предложение возглавить компанию. Кроме того, он очень удачно переговорил с двумя директорами «Америкэн автос», президент которой Хьюберт Миллис лежал сейчас при смерти. Держалась пока только компания Ривелла «Дженерал автос» и то, по расчетам Лаваллета, Ривелл уже должен был дрогнуть, так что, предложи ему хорошую пенсию, он благополучно отправится в отставку. И тем самым откроет Лаваллету путь и в «Дженерал автос».

Такое не удавалось еще никому. Он возглавит всю автомобильную промышленность Соединенных Штатов! Это было его мечтой с самого детства, еще с тех пор, как он играл игрушечными машинками. Теперь мечта сбывалась.

– Похоже, мисс Блейз, дела наши идут хоть куда, – сказал он вошедшей в кабинет секретарше.

– Ну не знаю, мистер Лаваллет. А как же этот ужасный человек, который пытался вас застрелить? Я не смогу спать спокойно, пока он не сядет в тюрьму.

– Нам не страшен серый волк, – ухмыльнулся Лаваллет, похлопывая по нагрудному карману своего пуленепробиваемого кевларового костюма.

Даже галстук был из кевлара. Особой необходимости в том не было, но Лаваллет заказал целый набор за тысячу долларов, потому что любил, чтобы галстуки соответствовали костюму. Во всяком случае, его консультант по связям с общественностью сказал, что сможет устроить целую полосу в «Пипл» под шапкой «ЛАИЛ ЛАВАЛЛЕТ, НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ АВТОИНДУСТРИИ, НОСИТ МЕТАЛЛИЧЕСКИЕ ГАЛСТУКИ».

Идея показалась ему отличной. Ему вообще нравилась вся эта история, и когда она будет позади, он все равно в память о ней будет носить пуленепробиваемые галстуки.

Он проверил, как смотрится галстучный узел, не поленившись подойти к одному из трех высоких зеркал, украшающих его кабинет. Из стратегических соображений зеркала были повешены так, что, каких бы визитеров ни принимал Лаваллет, уж одно-то свое изображение, сидя за письменным столом, он мог беспрепятственно видеть в любой момент. Таким образом, собственная внешность всегда была у него под контролем: не скособочился ли галстук, не растрепались ли волосы, не произошли ли другие чреватые катастрофой беспорядки.

Лаваллет улыбнулся своему отражению и подумал вдруг, не слишком ли сильно он обнажает в улыбке десны. Напряг лицевые мускулы. Да, так и есть. Слишком много десен. Пожалуй, они гасят сияние его керамических зубов. Интересно, делают ли сейчас операции по удалению излишка десен? Легче перенести операцию, чем постоянно следить за своей улыбкой. Он сделал себе пометку заняться этой проблемой.

– По-моему, вы ужасно храбрый, – проговорила мисс Блейз.

Лаваллет вернулся к реальности.

– Что вы сказали?

– Я сказала, что вы ужасно смелый. Я бы на вашем месте просто умерла от страха.

От этой ужасающей мысли мисс Блейз содрогнулась. Особенно эффектно содрогнулась ее грудь, и Лаваллет решил, что трястись от страха ей очень идет. Неплохо бы организовать, чтоб она почаще пугалась.

– Одно покушение я уже пережил. Переживу как-нибудь и другое, – небрежно сказал он.

– Но когда я думаю о бедном мистере Миллисе, который лежит в коме...

– Это ничтожество?! А известно ли вам, что в семьдесят пятом году он меня уволил?

– Да. Вы говорили об этом раз двадцать, не меньше. Мне кажется, у вас еще не прошла обида.

– Они все меня увольняли. Все! Но я поклялся, что снова окажусь на вершине. И, как видите, оказался. А где сейчас они? Мэнген мертв, Миллис останется безмозглым растением...

– Вы не должны о нем так говорить, – надула губки мисс Блейз. – Прошлое