все время называл Иран Персией и говорил о шахах древности и о том, как чтили они Дом Синанджу, ну и, сам знаешь.

– Может быть, я и не знаю, но я выясню, – сказал Чиун, правящий Мастер Синанджу, наставник Римо, в очередной раз уловивший первый дымок огня неблагодарности.

– Ты был прав, – сказал Римо. – Легенды там все еще живы – о Синанджу и о шахах древности. Все еще живы.

– А почему бы им не быть там до сих пор живыми? – спросил Чиун.

Голос его был ровным и холодным, кик первый лед, сковавший пруд.

– Правильно, – попытался успокоить его Римо. – Ты был прав.

– Совсем не правильно, – отпарировал Чиун. – Ты совсем не прав. Я лучшие годы своей жизни ассассина посвятил тому, чтобы обучить хоть чему-нибудь белого человека, а он все-таки удивляется, что то, что я ему говорю, обстоит так, как я говорю. Удивляется! Разве тебя удивляет, что на тебя не действует холод или что мир может начать двигаться медленнее у тебя перед глазами? Разве тебя удивляет, что руки твои обладают той силой, какую вселенная предначертала иметь человеку?

– Нет, папочка, – негромко подтвердил Римо.

– И тем не менее слава Синанджу, то, что в былые времена великий Дом ассассинов пользовался должным уважением среди цивилизованных народов, удивляет тебя. Персы помнят своих ассассинов. Американцы не помнят ничего, им даже незнакомо чувство благодарности.

– Я очень благодарен тебе, папочка, за все, чему ты меня обучил.

– Ты – худший из белых.

– Когда дело доходит до знания что есть, чего нет, то тут никто не может с тобой сравниться, – сказал Римо. – Я никогда не подвергал это сомнению. Ни разу.

– Французы вполне приемлемы, хотя они и не моются. Итальянцы – да, даже итальянцы вполне приемлемы, хотя у них изо рта плохо пахнет. Даже британцы. И тем не менее я обречен судьбой на то, чтобы у меня был ученик-американец. Гибридный белый, результат смешения кровей. И все же я дал ему все, не жалея сил и не жалуясь. Твое сумасшедшее правительство заключило со мной контракт, а потом всучило мне что-то вроде вот этого, – он ткнул пальцем в Римо, – и потребовало, чтобы я превратил это в ассассина. Мне следовало тогда же вернуться домой. Меня бы никто не осудил. Я мог бы просто сказать, что этот бледный кусок свиного уха слишком уродлив, чтобы я мог находиться в его присутствии, а потом мне надо было просто уйти от тебя и навсегда покинуть эту страну идиотов. Но вместо этого я остался и начал тебя обучать. И что я получаю в ответ? Неблагодарность. Удивление, что то, что я говорю, – есть истина.

– Все, что я хочу сказать, – попытался объяснить Римо, – это то, что старые легенды со временем, ну, как бы это сказать – окутываются ореолом славы.

– Конечно. А как иначе можно относиться к грозному величию славы Дома Синанджу? – вопросил Чиун.

Римо сел прямо перед Чиуном. Старик слегка развернулся внутри своего кимоно – теперь он смотрел в противоположную сторону.

– Папочка, – обратился Римо к чиунову затылку. – Я почитаю Дом Синанджу, потому что и сам я – часть Синанджу. Я его неразрывная составная часть. Но весь остальной мир не придерживается столь же высокого мнения о наемных убийцах. И то, что Синанджу помнят в Иране спустя много столетий, мне воистину доставило удовольствие... да, доставило удовольствие.

Римо понравилась эта фраза Он решил, что очень ловко вывернулся из столь щекотливого положения.

Чиун некоторое время сидел тихо. Потом он снова повернулся и посмотрел на Римо. Сработало! Римо так удивился, что даже не смог припомнить, было ли еще когда-нибудь так, чтобы до Чиуна дошли его объяснения и извинения. Надо бы запомнить, как именно у него это сегодня получилось. Он почувствовал себя увереннее и улыбнулся.

– А ты не забыл сказать им про головы, валяющиеся на земле, как дыни на бахче, или ты просто сказал «фрукты»? – задал вопрос Чиун.

– Я дошел до дынь, – ответил Римо.

– Ты забыл про дыни! – воскликнул Чиун, и костлявый палец с длинным заостренным ногтем вылез из-под кимоно и уставился вверх, в потолок многокомнатного пентхауса в отеле «Пичтри Плаза». Чиун хотел придать особую значимость своим словам. – Если бы ты слушал меня внимательнее, то не забыл бы про дыни. Ты бы вспомнил про головы, разбросанные по земле, как дыни по бахче. Ты бы лучше выполнил свое задание. Но с какой стати кто-то должен меня слушать? Невозможно ничему научить человека, который думает, что знает все.

– Конечно же, я не знаю всего, – запротестовал Римо.

– А я знаю, – отрезал Чиун.

И на этой ноте он закончил свою речь утверждением, что Римо должен слушать все, что ему говорят, в будущем – так, как должен был бы слушать в прошлом.

Чиун представлял собой не единственную проблему, с которой Римо пришлось столкнуться после исполнения иранского задания. У портье в гостинице его ждало сообщение. Ему звонила тетя Кэтрин. А значит, Римо должен был позвонить по известному ему номеру – такому, звонок по которому автоматически включал кодирующее устройство, исключавшее подслушивание.

На его звонок ответили далеко к северу от того места, где он сейчас находился. Трубку сняли в санатории, стоявшем на берегу залива Лонг-Айленд. В штаб-квартире.

– Где вы пропадали? Римо, Белый Дом в отчаянии. Мы обещали обеспечить его охрану в течение ближайшего, самого критического месяца, а потом вы вдруг взяли и пропали.

– Они имеют охрану, – ответил Римо. – Лучшую охрану, какую только можно вообразить.

– Римо, Белому Дому пришлось окружить все здание, перегородить все подходы к нему бетонными баррикадами, чтобы не дать подъехать грузовикам, начиненным взрывчаткой. А это значит, что они публично перед всем миром признали свою слабость. Но мы знаем, что есть группы добровольцев, которые готовы расстаться с собственной жизнью, но убить президента США. Мы не можем остановить их, используя обычные силы наших спецслужб. Вы заверили нас, что президент будет в безопасности. Где вы сейчас?

– Дома. Точнее, в таком месте, которое служит мне домом на этой неделе.

– А как насчет охраны президента?

– У президента самая лучшая охрана, какая только может быть, – ответил Римо.

– Но он ее не видит. Где охрана?

– Если он ее не может видеть, это еще не значит, что ее нет.

– Пожалуйста, не становитесь корейцем, когда разговариваете со мной, Римо. У нас проблемы с иранскими камикадзе, поклявшимися убить президента.

– Смитти, – с величайшим терпением произнес Римо. – Не волнуйтесь вы об этом, ладно? Об этом уже позаботились.

Доктор Харолд В. Смит, говоря с Римо, видел перед собой только телефонный аппарат. Раз Римо сказал, что об этом позаботились, то значит, об этом позаботились и говорить не о чем, и теперь Смит хотел побыстрее прервать разговор. Если говорить по этой линии дольше, чем это действительно необходимо, то увеличивается риск подслушивания, не взирая ни на какие шифровальные устройства, а в последние дни Смит все больше и больше беспокоился о сохранении секретности своей организации, КЮРЕ.

За те годы, что Харолд В. Смит руководил КЮРЕ, он очень постарел. Рука была уже не столь тверда, да и движения не столь проворны. Даже широта мысли немного притупилась. Но что на самом деле постарело – так это его дух. Он устал.

Может быть, причина была в том, что когда организация только-только создавалась, с ней было связано так много надежд. Секретное агентство, которое должно было работать вне