— Прости? Я не уловил.

— Думаю, мофем ли мы ей доверять, фэр, — терпеливо пояснил Игор.

— Ох, иди и проверь резонатор интеграции, хорошо?

Ворча себе под нос, Игор повиновался.

Второй раз Игор выслеживал их покровительницу до отеля. В тот день она пошла к большому дому в Королевском Переулке, где была встречена напомаженным человеком, устроившим из подношения ей ключей целое представление. Игор последовал за маслянистым до его конторы на соседней улице — потому что есть некоторые вещи, о которых не рассказывают людям, лица которых покрыты шрамами — и выяснил, что она просто расплатилась за арендованные апартаменты большим слитком золота.

После этого Игор обратился к давней Анк-Морпоркской традиции и заплатил кое-кому, чтобы за ее светлостью последили. Видят боги, в мастерской достаточно золота, а мастер совершенно им не интересуется.

Леди ЛеГион ходила в оперу. Леди ЛеГион посещала галереи. Леди ЛеГион брала от жизни все. Кроме того, что, насколько довелось выяснить Игору, она никогда не посещала ресторанов, и к ее дому никогда не подвозили продуктов.

Леди ЛеГион замышляла что-то недоброе. Игор сразу понял это. Она никогда не фигурировала в «Книге Пэров» Твепа или в «Альманак де Готик» или в любых других справочных изданиях, которые Игор, конечно же, проверил, и это означало, что ей есть что скрывать. Безусловно, он уже работал на хозяев, которым порой приходилось многое скрывать, и нередко в глубоких ямах по ночам. Но эта ситуация была кардинально другой в нравственном отношении. По двум причинам. Ее светлость не являлась его хозяйкой, а Джереми являлся — вот здесь зарыта преданность. Поэтому Игор и считал их нравственно различными.

Теперь насчет стеклянных часов.

Они выглядели практически завершенными. Джереми разработал устройство, тикающее позади циферблата, и Игору пришлось полностью сделать его из стекла. Но хуже всего был другой механизм, который поблескивал позади маятника и занимал тревожаще мало места: он уже был собран, но некоторые его части не пребывали в том же измерении где и остальные. Так или иначе, у часов был циферблат, а циферблат подразумевает стрелки, так что стеклянный маятник раскачивается, а стеклянные стрелки показывают каждый день точное время. Их «***» слегка напоминает звон склянок, словно кто-то постукивает ногтем по винному бокалу.

Игор посмотрел на свои унаследованные руки. Они начали волновать его. Теперь, когда стеклянные часы выглядели как часы, руки начинали трястись всякий раз, когда он проходил мимо.

Никто в Гильдии Историков не замечал Сьюзен, которая сидела в их библиотеке и пролистывала горы книг, изредка делая из выписки.

Сьюзен не знала, было ли это даром Смерти, но она всегда говорила детям, что у всех есть ленивый и активный взгляд на вещи. Это два способа смотреть на мир. Ленивый видит только внешнюю сторону. Активный же заглядывает под покров реальности.

Она перевернула страницу.

Если смотреть активным взором, история представлялась чем-то весьма странным. Шрамы были на лицо. К примеру, очень загадочной оказалась история страны Эфеб. То ли их философы жили очень долго, то ли они передавали имена по наследству, то ли сюда были вшиты добавочные куски истории. История Омнии была хаосом. При взгляде на нее создавалось впечатление, будто два столетия запихали в одно, и только благодаря складу ума омнианцев, чья религия представляла собой смешение прошлого и будущего с настоящим, такое могло пройти незамеченным.

А Долина Кум? Все знали, что там произошла великая битва между гномами, троллями и наемниками с обеих сторон, но сколько битв прошло там на самом деле? Историки утверждали, что долина приходилась на такое место в спорной территории, где более ли менее удобно биться, но гораздо проще поверить — по крайней мере, если вашего деда зовут Смерть — что кусок, котрый подходил, был вложен в историю несколько раз, и новые поколения проходили через всю дурацкую войну снова и снова, идя в бой и выкрикивая каждый раз: «Помните Долину Кум!». [13]

Везде были аномалии.

И никто ничего не замечал.

Это стоит отнести на счет человеческой натуры. У человека есть самый странный дар во вселенной. Даже ее дед заметил это. Ни один другой вид в мире не изобрел скуки. Возможно, именно скука, а не интеллект пропихнула его вверх по эволюционной лестнице. У троллей и гномов тоже есть этот дар — глядеть на вселенную и думать: «Ох, то же самое, что и вчера. Какая скука. Интересно, что случиться, если я сброшу этот камень на ту голову?»

И рука об руку с этим шла способность ассоциировать, делать вещи нормальными. Мир чудовищно изменился, а люди через несколько дней решили, что это нормально. У них есть неподражаемый талант закрывать глаза на очевидное и забывать то, что не подходит. Они сами себе рассказывают небылицы, чтобы объяснить необъяснимое, представить его в нормальном свете.

Особенно хорошо это удается историкам. Если вдруг окажется, что в четырнадцатом столетии ничего не происходило, они объяснят это двадцатью различными теориями. И ни одна из них не будет о том, что все время оттуда было вырезано и переправлено в девятнадцатое столетие, где Крушение не оставило времени на все то, что должно случиться, потому что даже на изобретение хомута потребовалась всего неделя.

Монахи Истории хорошо сделали свою работу, но самым большим подспорьем для них была людская способность думать нормально. И люди здесь оказались на высоте. Они говорят — «Уже вторник? Куда делась целая неделя?» или «В наши дни время летит гораздо быстрее» или «Казалось, это было только вчера…».

Но кое-что остается.

Монахи тщательно уничтожили момент, когда ударили Стеклянные Часы. Хирургически чисто вырезали из истории. Почти полностью…

Сьюзен вновь взяла в руки «Страшные Сказки». Ее родители не покупали ей подобных книг, когда она была ребенком. Они старались вырастить ее нормальной, хотя и осознавали, что это не слишком удачная идея для людей столь близких к Смерти. Они втолковали ей, что факты намного важнее домыслов. А когда она выросла, то обнаружила, что выдумкой были вовсе не Всадник На Коне Бледном или Зубная Фея со Страшилами, которые как раз были самой что ни на есть реальностью. Самой большой фантазией оказалось то, что мир — это место, где тосты не заботятся о том как упасть — маслом вверх или вниз, где логика практична и где можно приказать событиям не идти своим чередом.

Нечто вроде Стеклянных Часов было слишком трудно спрятать. Они просочились через темные, потайные лабиринты человеческого мозга и превратились в народное предание. Люди пытались покрыть его сиропом и волшебными мечами, но его истинная натура продолжала таиться, как грабли в высокой траве, готовые подскочить под неосторожной ступней.

И вот кто-то наступил на них опять и самое главное, самое важное, что подбородок, к которому они приближаются, принадлежит…

…кому-то похожему на меня.

Она сидела и некоторое время смотрела в пустоту. Вокруг нее историки карабкались по лестницам, теребили книги на своих кафедрах, но большей частью занимались тем, что пытались переделать образ прошлого в соответствие с современными взглядами. Один из них, правда, разыскивал свои очки.

«У Времени был сын, — думала она. — Кто-то, кто живет на Диске».