Но в воздухе висела прозрачная серая фигура, которая исчезла, в тот самый момент, когда он заглянул туда. Это была мантия с капюшоном, серая как туман. Она слилась с мраком и исчезла.

Она повернула в подворотню, а затем… куда-то еще.

Игор ощутил, что его руки конвульсивно вздрагивают.

Отдельные Игоры могут иметь свою собственную специализацию, но они все без исключения искусные хирурги и имеют врожденное нежелание видеть, как что-то тратят впустую. Там, в горах, где почти вся работа связана с рубкой леса и рудниками, наличие живущего неподалеку Игора считалось большой удачей. Всегда существовал риск того, что отскочит топор или взбеситься пила, и тогда человек радовался, что рядом есть Игор, который может дать руку помощи — и даже целую, если повезет.

И в то время как Игоры щедро и свободно практиковали свое мастерство на людях, они были гораздо более разборчивы с его использованием для себя. Острый глаз, крепкая пара легких и могучая пищеварительная система… Страшно было думать, что такой чудный товар идет на корм червям. И они позаботились, чтобы этого не случилось. Они оставляли это для семьи.

У Игора и вправду были руки его дедушки. И сейчас они сами по себе сжались в кулаки.

Крохотный чайник грелся над костром из древесной коры и сухих лепешек яка.

— Это было… давно, — произнес Лю-Цзы. — Когда — не имеет значения — в свете того, что произошло. По сути, даже сам вопрос «когда» не имеет больше смысла. Это зависит от того, где ты находишься. Для некоторых мест это случилось сотни лет назад. Для некоторых других… ну, может, это еще и не произошло. В Убервальде жил человек. Он изобрел часы. Удивительные часы. Они мерили тик вселенной. Знаешь что это?

— Нет.

— Я тоже. С такими вопросами к аббату. Дай-ка подумать… хорошо… подумай о самом коротком отрезке времени, какой только сможешь придумать. Действительно маленьком. О таком маленьком, в сравнении с которым секунда — миллион миллионов лет. Улавливаешь? Так вот космический квантовый тик — как аббат называет его — космический квантовый тик во много раз короче него. Это промежуток времени, проходящий между сейчас и потом. Промежуток времени, за который атом только успевает подумать о том, чтобы качнуться. Это…

— По времени он охватывает наикратчайшее событие, которое может произойти? — произнес Лобзанг.

— Точно. Молодец, — сказал Лю-Цзы и глубоко вздохнул. — И еще это промежуток времени, который требуется вселенной, чтобы разрушиться в прошлом и возродиться в будущем. Не смотри на меня так — это аббат говорит.

— Это случилось, пока мы разговаривали? — спросил Лобзанг.

— Миллионы раз. Мультимного раз, наверное.

— Это сколько?

— Это слова аббата. Большее число, чем ты можешь себе представить за йонк.

— Что такое йонк?

— Очень долгое время.

— И мы не ощущаем этого? Вселенная разрушается, а мы не чувствуем этого?

— Говорят, что нет. Когда мне в первый раз объяснили это, я здорово разволновался, но это слишком быстро, чтобы мы успели заметить.

Лобзанг некоторое время глядел на снег. А затем сказал:

— Хорошо. Продолжайте.

— Кто-то в Убервальде построил часы из стекла. Энергией их снабжала молния, насколько я помню. Они были доведены до такого уровня, на котором могли тикать со вселенной.

— Зачем он это сделал?

— Послушай, он жил в Убервальде в старом замке на скале. Такие люди не нуждаются в других причинах кроме «потому что могу». Им сняться кошмары, и они претворяют их в жизнь.

— Послушайте, нельзя соорудить такие часы, потому что они внутри вселенной… и будут перерождаться вместе с ней, так?

Лю-Цзы был впечатлен, что и выразил:

— Я впечатлен, — сказал он.

— Это как открывать ящик ломом, который лежит внутри.

— Аббат считает, что часть часов находилась вне вселенной.

— Ничто не может быть вне…

— Скажи это человеку, который работал над проблемой в течение девяти жизней, — сказал Лю-Цзы. — Ты будешь слушать окончание истории?

— Да, Дворник.

— Так вот… мы тогда были разосланы по всему Диску, но был один молодой дворник…

— Вы, — сказал Лобзанг. — Это должны быть вы, правильно?

— Да, да, — проворчал Лю-Цзы. — Меня послали в Убервальд. История не слишком расходилась в те времена, и мы знали, что что-то большое должно случиться возле Гадкого Шюшайна. Я, наверное, несколько недель искал его. Ты себе не представляешь, сколько может быть одиноких замков вдоль горных ущелий. Яблоку негде упасть, везде одинокий замок!

— Вы поэтому не нашли нужный вовремя? — спросил Лобзанг. — Я помню, вы сказали аббату.

— Я был в долине, когда в башню вонзилась молния, — сказал Лю-Цзы. — Знаешь, как говорят: «Большие вещи отбрасывают заметную тень». Но я не смог понять куда именно, пока не было уже слишком поздно. Полумильный забег на вершину холма в попытке обогнать молнию… Никто не может совершить такое. А мне почти удалось, хотя… я был фактически в дверях, когда все провалилось в тартары!

— Тогда нет смысла винить себя.

— Да, но знаешь каково думать: «Если бы я поднялся раньше или пошел другой тропинкой…», — сказал Лю-Цзы.

— И часы ударили? — спросил Лобзанг.

— Нет. Они стали. Я говорил тебе, что часть их находиться вне вселенной. Они не идут вдоль потока времени Они пытались считать тик, а не двигаться вдоль него.

— Но вселенная огромна! Как ее может остановить часовой механизм!

Лю-Цзы сунул кончик сигареты в костер.

— Аббат говорит, что размер здесь не важен, — сказал он. — Послушай, ему понадобилось девять жизней, чтобы узнать то, что он знает, так что не наша вина, что мы не можем понять этого, так? История была разрушена. Это было единственное, что ей оставалось. Весьма странное явление. Трещины остались повсюду. Эти… ох, не могу вспомнить слово… крепления, которые связывают кусочки прошлого с соответствующими кусочками настоящего, болтались оборванными. Некоторые вообще были утеряны, — Лю-Цзы уставился на гаснущее пламя. — Мы сшили их, как могли, — добавил он. — По всей истории. Заполняя дыры кусочками времени, позаимствованными из других мест. Как заплатки, по сути.