сплетница. Я знаю, что ты намереваешься мучить меня — так приступай.

— О, нет, пытка — это не для тебя, милочка. — Он открутил ногу жареного гуся и указал им на молодую женщину позади себя. — Пытать будут её.

Кэлен поглядела на внезапно испугавшуюся женщину и затем, нахмурившись посмотрела на Джеганя.

— Какого…?

Он откусил кусок тёмного гусиного мяса. По его пальцам стекал жир. Он обсосал жир с колец.

— Ладно, — сказал он, выбирая кусок мяса, свисавшего с ноги, — видимо, мне придётся объяснить. Понимаешь, у нас есть такая пытка, когда палач делает маленький разрез внизу живота испытуемого. Он повернулся и ткнул гусиной ногой в живот молодой женщины, пониже пупка. На её голом теле от ноги осталось сальное пятно. — Вот здесь.

— После этого, — сказал он, оборачиваясь обратно, — палач глубоко в живот заталкивает губки клещей и шарит ими там, пока не зацепит кусок кишки. Они там довольно скользкие, а тот, кто подвергается этой процедуре, почему-то не лежит спокойно, как ты, наверное, понимаешь, поэтому, для того, чтобы ухватить эти внутренности, нужна определённая сноровка. Как только он их поймал, он начинает медленно, фут за футом вытаскивать их. Вот это пытка, так уж пытка.

Он наклонился и оторвал ещё кусок ветчины.

— И теперь, если ты не будешь делать, как я говорю, мы все отправимся в пыточную палатку  — он указал влево от себя рукой с зажатым в ней ломтем ветчины, — и прикажем одному из наших опытных мастеров проделать это с той, стоящей у меня за спиной, девушкой.

Он леденяще взглянул на Кэлен.

— И всё потому, что ты отказываешься делать то, что тебе сказано. Тебе придётся стать свидетельницей агонии этого создания. Тебе придётся слушать, как она будет кричать, умолять сохранить ей жизнь, видеть, как она истекает кровью, видеть, как из неё вынимают внутренности. После того, как палач вытащит несколько футов кишок, он намотает их на палку, как моток веревок — просто для того, чтобы месиво стало аккуратным и опрятным. Потом он сделает паузу и обратится ко мне. Тогда, я снова вежливо попрошу тебя делать то, что от тебя требуется. Если ты снова откажешься, то мы снова медленно вытащим ещё несколько футов её мягких, нежных, окровавленных кишок, наматывая их на палку, и все вместе будем слушать её крики и плач, и мольбы о смерти. Этот процесс может продолжаться довольно долго. Эта пытка — мучительно медленна и болезненна. — Джегань весело улыбнулся Кэлен. — Потом, под конец, тебе придётся наблюдать, как она будет биться в предсмертных конвульсиях.

Кэлен посмотрела на девушку. Та не шевелилась, но была белой, как сахар, лежавший грудой в вазе на столе.

Джегань неторопливо пожевал и затем запил еду большим глотком вина.

— После всего, ты увидишь, как ее безжизненное тело будет брошено на телегу мертвецов, к останкам тел других людей, подвергнутых пыткам. Затем, я предложу Улиции и Эрминии выбор — или отправиться в палатки, развлекать моих людей, удовлетворяя их самым изощрённым желаниям, или, если предпочтут — подумать о том, как с помощью этого ошейника заставить тебя испытать больше боли, чем когда бы то ни было. Будет одно условие — им нельзя позволить тебе упасть в обморок. Мне, конечно же, захочется, чтобы ты всё это почувствовала.

Снаружи доносился несмолкающий армейский шум, но в палатке царила мёртвая тишина. Джегань отрезал ещё один длинный пласт кровавой говядины, и продолжил.

— После того, как Сёстры исчерпают своё воображение, а я думаю, что стимул заставит их быть изобретательными, я лично займусь тобой, пока ты не окажешься на грани гибели. Только после всего этого, я сорву твою одежду, и уже тогда ты станешь передо мной голой.

Он остановил на ней взгляд своих кошмарных глаз.

— Выбор за тобой, милочка. Итогом любого из них будет то, что тебе придётся выполнить мой приказ, и всё закончится тем, что по моему велению, ты окажешься раздетой. Какой способ ты выбираешь? Скорее. Второго предложения не будет.

У Кэлен не оставалось выбора. Сопротивляться этому было бессмысленно. Она подавила комок в горле и немедленно начала расстёгивать сорочку.

Джегань зачерпнул из серебряной вазы горсть пеканов и закинул несколько в рот. Увидев, что Кэлен начала раздеваться, он торжествующе улыбнулся. От его самодовольного вида она ещё сильнее ощутила своё бессчестье и бессилие.

Она чувствовала, что покраснела. Больше она не пыталась противиться его приказу. Она понимала, что вынуждена тщательно выбирать поля сражений, и это было не из тех, где она могла выиграть. Она подумала, получится ли у неё выиграть другое сражение. Она уже стала сомневаться, что это вообще возможно. Видимо, ей неоткуда ждать спасения. Вся её жизнь, её будущее, всё, что ей предстоит, это случится здесь. Ей не на что было надеяться, не осталось ни единого основания ожидать от жизни ничего хорошего.

Как можно небрежней, она сбросила в кучу снятую с себя одежду, не потрудившись задержаться, чтобы её сложить. Выполнив приказ и полностью обнажившись, она встала, сгорбившись, в мёртвой тишине помещения, не глядя на Джеганя, не желая видеть его злорадство, его вожделенный триумф. Изо всех сил она старалась, чтобы её дрожь не была заметна.

— Встань прямее, — сказал Джегань.

Кэлен сделала, что ей приказали. Она вдруг почувствовала усталость. Усталость не от физического усилия, но усталость от всех своих усилий. За что она сражалась? Какая жизнь могла её ожидать? У неё не было шанса обрести свободу, испытать любовь, и даже почувствовать себя в безопасности. Сколько шансов было у неё на какое-нибудь счастье в своей жизни? Ни одного.

Сейчас ей хотелось лишь одного — свернуться в калачик и плакать — или просто прекратить дышать, и покончить со всем этим. Казалось, всё безнадёжно. Против такой силы, такого числа врагов, таких способностей, её усилия были тщётны.

Она отбросила смущение. Её не волновало, смотрит ли он на неё. Она была уверена, что пройдёт совсем немного времени, и он, закончив ужин, от разглядывания перейдет к делу. Здесь для неё также не было выбора. У неё не было никаких шансов. У неё была только иллюзия жизни.

Не иметь возможности даже на такую малость в жизни, как право выразить своё возмущение, означало не иметь жизни вообще. Жизнь была чем-то, что принадлежало другим. Она дышала, она видела, она чувствовала, она слышала, она ощущала вкус, она даже размышляла, но она не жила в полном смысле.

— Там, напротив выхода из палатки есть скальный выступ, — сказал Джегань, снова откинувшись в кресле. — Ты заметила его, когда мы ехали сюда?

Чувствуя, что всё внутри у неё помертвело, Кэлен подняла на него взгляд. Словно вымуштрованный раб, она обдумала, как выполнить приказание. Она обдумала его вопрос; она вспомнила, что видела то, о чём он говорил. Это было далеко отсюда, но она вспомнила, как тёмная людская река растекалась вокруг обнаженной скалы.

— Да, я помню это место, — бесцветным голосом сказала она.

— Хорошо. Он сделал большой глоток и отставил кружку. — Я хочу, чтобы ты прогулялась до той скалы. Твой путь туда должен идти не напрямик, а по кругу. Он приподнял бровь. — И нет необходимости так краснеть, милочка. Мужчины не видят тебя, ты помнишь это?

Кэлен прямо взглянула на него.

— Тогда, зачем Вам надо, чтобы я это сделала?

Он пожал плечами.

— Ну, как же, ты убила двух моих охранников. Мне надо набрать других.

— Здесь снаружи их достаточно много.