творилось немыслимое — горели вода и лёд, горел снег, распадался золою камень, вместо дыма вздымались вверх клубы густого пара, но то был обычный пар, а не злобная серая хмарь.
И долгий, жуткий, постепенно угасающий бесплотный вой стал последним, что успел сделать враг Отца Богов.
Старый Хрофт замер, тяжело дыша. Чертить руны — такое не даётся даром. Семеро светящихся исполинов качнулись, словно заволновавшись, и владыка Асгарда услыхал разнёсшееся над полем:
— Ты одолел Яала, именуемый Одином. Что ж, ты силён. Но посмотри, что с остальными твоими сородичами?
Пустота вокруг Старого Хрофта, далеко впереди темнеет масса сражающихся. Эйнхерии, как и задумывалось, стиснули с боков воинство Семерых, ярко пылает огненный меч Сурта, отсюда он кажется исполинским, словно вековая сосна, и каждый его взмах оставляет во вражьих рядах настоящую просеку. Там всё идёт, как задумано, но здесь — …
Горло сжимает словно невидимая рука.
Колесница Тора перевёрнута, Тангиост и Тангризнир застыли неподвижно, бесформенными грудами окровавленного мяса торчат белые обломки костей. И сам рыжебородый сын Йорд из последних сил пытается приподняться, опираясь на Мьёлльнир — однако волшебный неотразимый молот покрывает сплошная ржа, почти неотличимая от человеческой крови.
Вот упавший на одно колено Хеймдалль, меч его сломан, и сам Мудрый Ас недоумённо глядит на оставшийся в руке короткий обломок.
Ничком лежит Тюр, храбрейший из храбрых, меч его словно сам собой плавает в воздухе над его затылком, меж вытянутых бесплотных «рук» облачённого в синий плащ призрака.
Видар. Сбит с ног, замер неподвижно на спине, руки широко раскинуты.
Фрейр, Ньорд, Улль, Вали — все, все повёрнуты, оружие — или сломано, или в руках врага. Он остался один, Старый Хрофт. Призраков осталось одиннадцать, и они начинают сходиться.
Нет! Ещё один из асов пока сражается, на самом дальнем конце. Рыжеволосый Локи, сын Лаувейи, вокруг него бушует огненная буря, так что даже могучий дух пятится, полы его синего плаща дымятся, прожжённые в десятке мест.
— Локи!
Слейпнир срывается с места, взмывает Гунгнир.
Но быстрее даже восьминогого жеребца возле сражающегося бога огня оказываются сразу трое духов, серая мгла со всех сторон бросается на сына Лаувейи, высоко взмывает столб яростного рыжего пламени — но из тенет тумана ему не вырваться и сырую хмарь не сжечь.
Пламя опадает, вот последний взблеск — и всё.
Слейпнир не успел, несмотря на всю прославленную свою быстроту.
Одиннадцать духов дружно поворачиваются и неспешно, словно давая полюбоваться собственной мощью, плывут навстречу Отцу Дружин.
Чёрное пятно там, где угасло пламя бога огня, тела Локи не разглядеть.
Пятится Слейпнир, и Отец Богов понимает, что сейчас придётся обращаться в позорное бегство, послать волшебного коня вверх, в надежде, что эти духи летать всё-таки не умеют.
Боргильдово поле вздрогнуло. Не от грома сотен тысяч копыт эйнхериев, не от яростного пламени Сурта — нет, застонало в муке само земное чрево, и за спиной Отца Дружин к небу встала кажущаяся бесконечной стена вздыбленной пыли, отрезавшей Старого Хрофта от холма, где оставались Фригг с валькириями.
А потом из пыли вырвалась чудовищная фигура, поистине кошмарное порождение Нифльхеля, царства мрака и ужаса, царства мертвецов, гниения, распада и конечной гибели, за которой никогда не придёт возрождения.
На извивающемся змее, невесть как удерживаясь на гибкой спине, восседала Хель, владычица Хель собственной персоной. С ней рядом — новообретённый её супруг, Нарви. А следом — сплошная неоглядная лавина мёртвых, в самом разном виде, и скелеты, и почти не тронутые тлением тела, и даже призраки.
Хель исполнила-таки обещанное.
…Эйнхерии и великаны Сурта опрокинули армию Семерых, но последних это совершенно не взволновало, похоже. Они двигались на нас, неспешно и даже торжественно, не сомневаясь ни в себе, ни в исходе. Асы поднимались, растерянные, оглушённые, многие — лишившиеся оружия. Бесплотное воинство Хель сцепилось с вражьими призраками, ходячие мертвецы валом валили дальше, где кипело сражение, а мы — мы остались наедине с Семерыми. Впрочем, нет, я говорю так по привычке, зачеркни — их, конечно, было не семеро, гораздо больше. Мы разглядели тогда почти три десятка — мужи и жёны, в равном числе. Но лишь семеро из них высились над Боргильдовым полем сотканными из света исполинами, семеро наиглавнейших.
Они скользили нам навстречу, в молчании, никуда не торопясь — а Хель вместе с Нарви склонились над бездыханным Локи. И — знал я — сюда уже вскачь мчалась Сигюн, жена его.
— Слово моё исполнено, отец, — услыхал я великаншу.
Не знаю, что ей ответил Локи, просто смотрел во все глаза на собственную дочь — и более ничего.
Она склонилась совсем низко к нему, что-то прошептала. Огромная, жуткая, она сама казалась сейчас мертвецом. Тело её словно гнило заживо, однако Нарви, опустившийся рядом, казалось, не замечал ничего особенного. Змей свивал вокруг них кольца, и я подумал, уж не второе ли чадо Локи, Йормунганд, сейчас перед нами; для полного сбора семейства не хватало лишь волка Ферниса.
Вот они, Семеро, совсем рядом. Недрогнувшие, ничего не боящиеся. Ничто для этих созданий все потери, все смерти бьющихся за них.
А там, сзади, кто-то властно двинул начертанные руны — ну конечно, Лаувейя! Семь царств, семь рун, семь врагов — всё сошлось.
Сейчас или никогда.
И мы пошли на них. Просто пошли. Надо было убить или погибнуть. Или и убить, и погибнуть. Я соглашался на всё. Если останется хоть кто-то из асов… да и хотя бы тот ребёнок, что понесла Лаувейя… будет жить и Асгард. А мы можем и уйти, как должны были уйти после Рагнаради.
Вот он, названный Ямертом, идёт неспешно, спокойным шагом. На нём свободная белая туника, доспехов нет, зато в руках — длинный меч. Словно высеченное из камня лицо недвижно, лишь глаза горят сплошным белым огнём, его видно издалека.
Четверо его братьев и две сестры — или кто они друг другу? — шагают рядом. Вскинуты мечи с причудливыми гардами, каких никогда не знали мы в Асгарде. Мы не украшали оружие сверх необходимого, а вообще хватало и рун, вкованных в клинки.
