Цицерон. Мрамор. Эрмитаж. 
Катон. Бронзовый бюст. Волюбилис. Марокко. 
1. Цезарь. Лондон. Британский музей. 2. Помпей. Копенгаген. 3. Помпей. Рим. 
1. Октавия, внучатая племянница Цезаря, которую прочили за Помпея. Лувр. 2. Молодая римлянка, современница Цицерона 
1. Улица мертвых. Помпеи. 2. Сад в Помпеях. 
1. Цезарь. Рим. Во времена Империи Цезаря изображали как милостивое божество, мудрого и безмятежного правителя. Тем интереснее видеть его прижизненные портреты. На этом запечатлена та тоска, которая, по свидетельству современников, овладела им после достижения высшей власти. 2. Люций Брут Древний, освободивший Рим от царей. Капитолийский музей. 
1. Марк Брут. Изображение на медной монете. 2. Антоний. Изображение на серебряной монете. 3. Монета Брута, выпущенная на Востоке. На оборотной стороне — два кинжала, колпак, который носили отпущенные на свободу, и подпись: «Иды марта». 
1. Демосфен, автор «Филиппик». Римская копия III в. до н. э. Ватиканский музей. 2. Октавий. 
Ватиканский палимпсест, то есть свиток, на котором античный текст был соскоблен и заменен новым. Из-под нового текста выступают строки «Государства» Цицерона. 
1. Сандро Боттичелли. Августин Блаженный. Августин, горячий поклонник и подражатель Цицерона, изображен в момент мучительных творческих поисков. Рядом с ним математические чертежи и небесная сфера, которой так восхищался оратор. 2. Сандро Боттичелли. Минерва и кентавр. В эпоху Возрождения Цицерон был властителем дум. И эта картина иллюстрирует его любимую мысль: кентавр — грубая сила — склоняется перед Минервой, олицетворением разума. В тот же день, 29 апреля, он пишет жене: «Я пишу вам не так часто, как мог бы, потому что, хотя каждый миг для меня — мучение, но, когда я пишу к вам или читаю ваши письма, я просто захлебываюсь от слез и мне кажется, что я сейчас умру… Жизнь моя, я жажду увидеть тебя и умереть в твоих объятиях! И боги, которых ты так благоговейно чтила, и люди, которым я всегда служил, оказались неблагодарными… О я несчастный! Как мне просить приехать ко мне тебя, больную женщину, сломленную и телом и духом? Значит, не просить? И жить без тебя?!. Знай одно — если у меня останешься ты, я буду думать, что не совсем погиб. Но что будет с моей Туллиолой? Подумайте об этом — у меня мешаются мысли. Но что бы ни случилось, бедняжка должна сохранить имущество и доброе имя. А как мой Цицерон[85]? Ах, если бы я мог взять его на руки, посадить на колени! Нет, я не могу больше писать — меня душит отчаяние!.. Моя Теренция, самая преданная, самая лучшая жена, моя доченька, моя самая любимая, Цицерон, моя последняя надежда, прощайте!» (Fam., XIV, 4)
