Она посмотрела на бугорчатый матрац, затем снова отвела взгляд, прежде чем покачать головой:

— Я лучше постою.

Это было разумно с ее стороны избегать этого довольно очевидного шага к погибели, подумал он. Он мог легко присоединиться к ней там и покончить со всеми разговорами.

— Ты знал, — спросила она, поставив кончики пальцев на стол рядом с собой, — что мужчина, который вернул повитуху домой после того, как мадемуазель Жюльет д’Амбуаз родила ребенка, был не из Брэсфорда? Что он был, на самом деле, джентльмен?

— Джентльмен?

— Так сказала женщина. Она его не знала, и он ей не назвал своего имени. Кажется, это он вложил в ее голову мысль об убийстве ребенка.

Он не знал. Даже если у него были идеи насчет того, кто мог провернуть это дело, тем не менее мало что можно было сделать с этим.

— Что ты хочешь? Я боюсь, дело зашло слишком далеко, так что причины и уловки уже не имеют значения. — Он промолчал, жестом отбрасывая эту тему. — Я вижу, шину сняли с твоего пальца. Он зажил?

— Верно. — Она посмотрела вниз на него, затем встретилась с ним взглядом; ее был беззащитный и такой ласковый от воспоминаний, что его сердце сжалось. — За это я должна поблагодарить тебя.

Он мог придумать способы, которыми можно это сделать, но подавил слова, наклонив голову.

— Не стоит.

— Хорошо, — согласилась она, сделав быстрый вдох, который поднял ее грудь выше над лифом платья. — Где была я? Леди Маргарет собрала совет, и вот, что выяснилось. Позволь мне рассказать тебе, если тебе будет угодно?

Она продолжила рассказывать много чего, пока он стоял к ней лицом в маленькой комнате, большинства из этого он не знал. Надежда, эта фальшивая эмоция, которая завязывает людские души в узлы, пробудилась внутри него, пока он слушал, особенно когда он осознал масштаб вмешательства леди Маргарет в это дело.

Безжалостно он придушил ее. Нет, нельзя тешить себя надеждами пока он под замком, неспособный обеспечить даже самую малую долю защиты для своей жены.

— Ты понимаешь, — сказал он с сознательным презрением, — что женщина умерла, чтобы сведения, которые ты ищешь, не были обнародованы? Ты можешь понять или нет, что тебя могут убить, если ты продолжишь?

— Я не глупая, как бы сильно ты этого ни хотел, — ответила она, подняв подбородок. — Но я не терплю несправедливости, не могу выносить, что кто-то, кто бы ни навлек это на тебя, извлечет из нее пользу.

— Так это несправедливость подталкивает тебя. Тебя не заботит моя жизнь.

— Я не говорила этого. Какой бы женой я была, если бы смирилась с тем, что ты должен умереть за преступление, которого не совершал?

— Та, которую заставили выйти замуж против ее воли, — протянул он, пытаясь ее образумить. — Некоторые молятся об избавлении от таких союзов. Но если у тебя есть хоть какое-то уважение к тем узам, которые связывают нас, ты примешь во внимание мой приказ в этом деле. Возвращайся в Вестминстер и веди себя так бесшумно в нашей комнате, как только можешь. Забудь то, что произошло в Брэсфорде, потому что правда не изменит того, что должно случиться. Береги себя и ребенка, которого мы, возможно, зачали. Это лучшее, что ты можешь сделать для меня.

Взгляд, который он получил, выражал только презрение.

— Я не рассчитывала на благодарность, но думала, что ты мог хоть как-то оценить то, что я делаю.

— О, я ценю это, моя дорогая жена, намного больше, чем ты думаешь. Но я не хочу лежать здесь в страхе за твою жизнь, пока я не могу ничего сделать, чтобы предотвратить твою смерть. У меня нет желания узнать, когда меня повесят, что ты уже на той стороне, чтобы поприветствовать меня.

Ее глаза, темно-зеленые от беспокойства, изучали его лицо, в то время как цвет сошел с ее лица. Спустя долгое мгновение она вздохнула и опустила глаза.

— Ты считаешь, — сказала она тихим шепотом, — что Генрих действительно стоит за этим? Ты думаешь, он расправился со своей любовницей и ее ребенком?

— Королевство — слишком ценная вещь, чтобы его потерять.

— Все потому, что он разделил ложе с женщиной за несколько недель до того, как овладел королевой?

— Все из-за ребенка от другого мужчины, — ответил он, презрительно фыркнув.

— Другого мужчины?

— Разве я не говорил тебе? Я знаю из достоверного источника, что у мадемуазель Жюльет был не один любовник. Видимо, она также была любовницей Мастера празднеств короля.

— Это, безусловно, невозможно, как я бы сказала тебе раньше, если бы ты рассказал мне, что задумал.

Он вспомнил тот случай, а также горшочек с малиной, который он принес в их комнату в ту ночь. То, что он был так отвлечен, что пропустил те сведения, которые у нее были, не умерило его гнев.

— Ты так говоришь, потому что близко знаешь его? Ты думаешь, что он был так очарован тобой, что овладеть другой женщиной не приходило ему на ум? Мало мужчин настолько чистосердечны.

— Я говорю это, потому что связь между Жюльет и Леоном была бы кровосмешением. Я говорю это, потому что знаю, что она была его сестрой.

Шок и смущение ударили Рэнда двойным ударом. Он изумленно смотрел на Изабель, отыскивая правду в ясных, серо-зеленых глубинах ее глаз. Она лежала там, как только что отчеканенная монета на дне колодца.

— Ты знаешь это... как?

— Он рассказал мне несколько месяцев назад, когда я впервые была представлена ко двору. Он проговорился, я думаю, когда говорил о песне, которую он написал, о милой молодой девушке, соблазненной праздным желанием короля. Он сказал, что никогда не сможет петь ее при дворе Генриха, но должен прославиться с ней позже, когда вернется в...

— В Бретань, — подсказал Рэнд, так как там Леон присоединился к свите Генриха в качестве менестреля и позже как организатор его развлечений.

— Во Францию, — поправила она.

Во Францию. Конечно, во Францию. Леон и Жюльет, несомненно, состояли на службе у французской короны. Французской короны, которая веками пыталась стереть все следы английского господства на французской территории.

Господи, как он мог быть так слеп? Это был ребенок Генриха. Должно быть, он был зачат вследствие любовной связи Жюльет с Генрихом с единственной целью стать залогом благосклонности короля к французской политике.

Как досадно это должно было быть и как неизбежно стало причиной беспокойства то, что Генрих так быстро зачал другого младенца с новой королевой.

Польза от ребенка Жюльет могла уменьшиться, если бы Елизавета Йоркская родила королевского наследника, хотя и не нивелировалась полностью. Генрих все равно бы беспокоился о своей плоти и крови. Кто же тогда похитил младенца и зачем? Было ли это сделано для того, чтобы помешать использовать маленькую дочку Генриха против него? Могло ли быть так, что она была у тех, кто лучше знал, как использовать такую нежную пленницу.

Умерла ли Жюльет, пытаясь защитить маленькую Маделин, или ее убили совсем по другой причине? Умершая женщина не могла опознать своего ребенка, и о правах на ребенка без матери могла заявить любая женщина. Тогда не нужно было бы убивать малышку.

— Я взял ее, — сказал Рэнд, слова прорезали тишину в комнате.

— Взял кого? — спросила Изабель неожиданно холодным тоном.

Мимолетная мысль пришла ему на ум, что она подумала, что он

говорил о Жюльет. Могла ли она ревновать его к покойной леди? Это было, очевидно, смешно,