полог кровати.

Чудная, трогательная картина…

В центре ложа в объятиях друг друга спали ее высочество принцесса Агнеса фон Релинген и его сиятельство граф Жорж де Лош. Расшитое жемчугом одеяло сбилось в сторону, и ошеломленный Шарль де Лоррен ясно увидел, что никакая одежда не стесняет жениха и невесту, и молодая чета расположилась на кровати так естественно и бесхитростно, словно Адам и Ева после грехопадения.

Кардинал попытался заговорить, но вместо слов с его уст сорвался только неразборчивый хрип. Молодые люди очнулись от сладкой неги, сонно улыбнулись друг другу и могли бы вновь смежить веки, если бы Карл не швырнул на пол табурет.

Шевалье Жорж-Мишель рывком сел, стараясь заслонить собой невесту.

— Дядюшка! — одновременно охнули молодые люди.

Князь-архиепископ первый пришел в себя:

— Ну что ж, дети мои, чем скорее вы выберетесь из постели, тем быстрее вы в нее вернетесь, — ласково произнес он. «Дети» смутились и потупились, но при этом еще теснее прижались друг к другу.

Сеньор Меца обвел комнату выразительным взглядом, подмечая приметы прошедшей ночи: кучка одежды на полу, забытая кукла, поникшие цветы в кресле, кинжал и пистолет… Настроение прелата стремительно повышалось.

— И, кстати, племянница, боюсь, вчера я зря тратил свое и ваше время, стараясь принять у вас исповедь, — с притворным укором покачал головой епископ. — Придется вам исповедоваться вновь. — Из розовых щеки Аньес сделались пунцовыми и она спрятала лицо на груди жениха. — Племянник, — с самым доброжелательным видом обратился прелат к Жоржу-Мишелю, — помогите вашей невесте привести себя в порядок, а то звать сюда камеристок было бы… хм-хм… преждевременным…

Граф де Лош послушно кивнул. Он был счастлив.

Свою вторую, точнее, первую ночь в качестве законного супруга шевалье Жорж-Мишель не заметил. Быстро она пролетела — с кем не бывает. На вторую ночь он, правда, обратил внимание на то, что Карл остался в спальне, но посчитал, что коль скоро засвидетельствование брака так важно для маленькой принцессы — что ж, с этим неудобством придется смириться. И отнесся к этой «необходимости» со всей серьезностью, на которую только был способен. На третью ночь Жорж-Мишель решил обратить внимание Аньес на присутствие в их спальне постороннего. Аньес вздохнула. Карл демонстративно устроился у двери.

— Убирайся, — шевалье подумал было, что является хозяином в собственной спальне. Вместо ответа Карл поднялся, взял шпагу и отсалютовал мужу фройлен.

— Карл, я… его люблю, — растерянно произнесла принцесса Релинген.

— Как будет угодно фройлен, — меланхолично отозвался офицер. Жорж-Мишель во второй раз за неделю понял, что его жизни что-то угрожает. Увидев, что новобрачный достаточно крепко схватился за шпагу, Карл сделал выпад. Муж принцессы Релинген с ожесточением бросился вперед, намереваясь как можно дороже продать свою жизнь. Зря. Оказалось, на жизнь шевалье никто не покушался. Он всего лишь наткнулся на стальную стену. Спустя пару минут Жорж-Мишель обнаружил себя полностью раздетым и без шпаги в руках. Карл же на ломанном французском поведал, что его долг охранять фройлен и принца Георга, коль скоро те не могут о себе позаботиться.

— В каком смысле? — Жорж-Мишель сам не заметил, как перешел на немецкий. С радостью увидел в глазах офицера нечто похожее на удивление. Нечто промелькнуло гораздо раньше, чем «принц Георг» успел вставить хотя бы словечко. Коль скоро муж фройлен мог его понять, Карл весьма подробно объяснил, почему не может доверить принцу Георгу защищать кого-либо — в том числе самого себя.

Шевалье Жорж-Мишель второй раз в жизни испытал чувство стыда. Чувство было неприятным и с эти нужно было что-то делать. Но что?!

— Я буду давать уроки принцу Георгу, — величественно бросил Карл, подавая мужу фройлен атласный роб.

Агнеса, в продолжении всего действа сидевшая на кровати, оживилась. Вид мужа без одежды нравился ей много больше, чем в одежде, о чем она и прошептала на ухо шевалье. После этого «принцу Георгу» стало абсолютно все равно, есть ли в спальне еще кто-либо, а верный офицер с довольным ворчанием привычно улегся поперек двери.

Непреклонное решение Карла связать свое пребывание или отсутствие в спальне супругов с успехами Жоржа-Мишеля в фехтовании самым благотворным образом сказалось на усердии шевалье. Граф-консорт был настолько опьянен счастьем, что готов был достать луну с неба, вздумайся жене об этом попросить. Не в последнюю очередь счастье юноши объяснялось открытием, что кузен Гиз никогда не был любовником Аньес, и именно он, граф де Лош и де Бар соблазнил невинную девочку, после чего, как честный человек, должен был жениться.

Каждый раз, оставаясь без шпаги или без штанов, так как Карл, весьма серьезно относившийся к обязанностям, не собирался щадить ученика, Жорж-Мишель утешал себя тем, что все это ради котеночка, а умение рассекать шпагой одежду соперника произведет при дворе фурор. К тому же непритворная обеспокоенность телохранителя и архиепископа Меца безопасностью Аньес наводили шевалье на размышления. Молодой человек еще мог поверить, будто Карл, желая прибавить себе значительности, преувеличивает возможную угрозу, но предполагать подобное же самовозвеличивание со стороны преосвященного Лодвейка было глупо.

С каждым днем и часом находя все больше прелести в семейной жизни, молодой человек отныне не склонен был доверять сплетням, будто расправу над родственниками ее высочество учинила из-за несносного характера. Судя по всему, Аньес просто довели. Доводить котеночка было гадко и шевалье начал испытывать запоздалую враждебность к покойным недоброжелателям жены и с еще большим усердием совершенствоваться в искусстве фехтования. Его сиятельство даже начал подумывать, не отправить ли на выучку к Карлу всех своих офицеров, но на время отказался от этого намерения, не зная, как подступиться к телохранителю.

Лодвейк Релинген и Шарль де Лоррен, восхищенные установившейся идиллией, беспрестанно улыбались молодым и друг другу, но через неделю после свадьбы лотарингец уехал в Бар-сюр-Орнен. Как утверждал его высокопреосвященство, он хотел подготовить принцессу Блуасскую к встрече молодоженов, однако подлинная причина отъезда кардинала была в ином. Шарль де Лоррен собирался пасть на колени перед вдовой брата и наконец-то признаться в любви. Предсвадебная ночь, проведенная в поисках племянника, окончательно убедила кардинала, что без Маргариты жизнь лишается половины своей прелести, и значит надо торопиться. Шарль полагал, что отныне ничто не мешает принцессе ответить на его чувство — ее муж давно покинул этот мир, сын стал взрослым. Кардинал не сомневался, что и Маргарита находилась под властью того же чувства, тем более что обнаружил в свите племянника живое доказательство этого постулата.

Молодой Готье де Шатнуа настолько поразил его преосвященство своим обликом, а ответ племянника на вопрос о молодом офицере был так неопределен — «Спросите матушку, она знает», на ходу проговорил Жорж-Мишель, — что кардинал призадумался. Шарль не мог с уверенностью утверждать, будто не имеет детей — в Париже ли, в Жуанвиле, Бар-сюр-Орнен или каком-нибудь другом месте, и уж тем более, не мог сказать, будто Готье не его сын. «Бедняжка, — размышлял кардинал, — как она, должно быть, ревновала… И все-таки не оставила мальчика без попечения. Видимо, это и есть любовь, было бы грешно не ответить на подобное чувство».

Таким образом идиллия, охватившая Мец и окрестные земли, была почти полной. Пока Шарль де Лоррен объяснялся с принцессой Блуасской, Жорж-Мишель и Аньес торжественно въезжали в Релинген. Все следы недавнего траура и заговора были убраны с глаз долой: казненные спешно зарыты, траурные ленты заменены праздничными гирляндами, замок Хаузен украшен брачными гербами, а счастливые