пуговицу дублета. — Карл, помоги сейчас же… А то он простудится… Сырой…

Несколько минут спустя граф с удивлением обнаружил на себе лишь роб принцессы Релинген.

— Вы сумасшедший! — восхищенно произнесла она, оглядывая дело рук своих — на полу лежала куча одежды, рядом кинжал и пистолет, в кресле — охапка цветов.

— Сейчас же ложитесь под одеяло! — скомандовала дама.

— Но… — попытался что-то сказать шевалье.

— Сейчас я вам вина дам — горячего, — принцесса подошла к жаровне и сняла с нее серебряный кувшинчик. — Иди, Карл, — распорядилась она, переливая горячий напиток в серебряный же кубок. — Вот, — с гордостью произнесла Агнеса. — А то заболеете, будете завтра на меня чихать.

Мысли о том, что жених, рискуя жизнью под проливным дождем, принес ей цветы, что этот настоящий мужчина, ничуть не похожий на сумасшедшего Карлоса, пьяного Иоганна-Бурхарда или надутого Гиза, станет завтра ее мужем, опьяняли Агнесу не хуже бокала вина.

В голове графа зашумело. Как зачарованный шевалье Жорж-Мишель наблюдал, как его невеста ставит кубок и забирается под одеяло.

— А… — протянул он.

— Что? — удивилась дама. — Не могу же я отправить вас на пол… вас и так теперь отогревать придется, — с упреком добавила она, придвигаясь ближе.

— Что это? — граф де Лош неожиданно почувствовал под рукой что-то жесткое.

— Это, — дама смущенно замолчала, — моя кукла… вы смеяться будете?

— Нет, мой котеночек, — машинально ответил граф. — Хорошая кукла… А она может спать на полу?

— Угу, — ответила принцесса, сталкивая игрушку вниз.

«Действительно, кукол любит», — подумал граф, не ощущая более под рукой ничего жесткого и холодного.

Когда ближе к полуночи кардинал Лотарингский явился в комнату племянника, дабы принять его исповедь, комната была пуста. То есть, не совсем. На полу спальни валялся запыленный плащ графа, на стене весела его шпага, шляпа жениха тщетно пыталась прикрыть кровать, должно быть, вместо Бог весть куда подевавшихся простыней. Самого племянника кардинал Лотарингский обнаружить не смог.

Надо признать, Шарль де Лоррен произвел самые тщательные розыски. Прежде всего его преосвященство заглянул за ширму, затем внимательно осмотрел полог кровати, наконец, совершенно потеряв голову, заглянул под кровать. Жоржа-Мишеля не было даже там. Мысленно повторяя отборные ругательства, более приставшие пьяным рейтарам чем князю церкви, кардинал принялся осматривать увесившие стены шпалеры, — не скрывается ли где-нибудь под ними потайной ход, весьма некстати обнаруженный племянником? — однако и эта надежда оказалась тщетной. Об окне достойный прелат вспомнил только через час напряженных поисков.

Осмотр окна также не помог его преосвященству. Никакой веревки или иных следов строптивца Шарль де Лоррен не нашел, а посмотреть из окна налево — не догадался. По мнению его преосвященства, парапет под окном мог послужить разве что кошке, но никак не совершеннолетнему шевалье, и этот вывод доказывал, что кардинал не в силах был даже вообразить, на что способен человек, спасающийся от цепей Гименея.

Прелат утомленно опустился на табурет и задумался. Поверить, будто племянник мог сбежать из тщательно охраняемой комнаты, не оставив при этом следов и бросив оружие, было немыслимо. Гораздо более вероятным было предположение, будто князь-архиепископ, недовольный вызывающим поведением графа, решил поместить его в более надежное убежище, чем спальня, в убежище, расположенное где- нибудь в подвале замка, с крохотным оконцем под потолком и обшитой железом дверью.

Подобное обращение с племянником не могло радовать кардинала Лотарингского. Каких-нибудь полгода назад Шарль де Лоррен даже в страшном сне не смог бы вообразить, что Лодвейк способен на столь суровый поступок. К сожалению, за последние месяцы в Релингене произошло так много событий, что кардинал поостерегся высказывать архиепископу какое-либо неудовольствие. Вместо этого его преосвященство постарался как можно деликатнее выяснить у дальнего родственника и почти что друга, куда тот поместил его племянника, ибо необходимость принять исповедь у счастливого жениха настоятельно требует его встречи с графом.

— То есть как? — подскочил князь-архиепископ при первых же словах кардинала. — Графа нет в спальне? Уж не хотите ли вы сказать, будто ваш племянник бежал?!

Кардинал понял, что совершил ложный шаг, попытался возразить — его преосвященство Лодвейк не слушал. Чем-то напоминая грозовую тучу, сеньор Меца стремительно шагал к спальне графа де Лош.

Разбросанная одежда, шпага на стене, распахнутые ставни, бурный поток под окном… и отсутствие простыней на кровати…

— Все-таки удрал, стервец! — вырвалось у епископа. Шарль де Лоррен с ужасом смотрел на открытое окно.

— Надо бы осмотреть… реку… — тоном, ничем не напоминающий его обычный самоуверенный тон, пролепетал кардинал Лотарингский.

— Вы хотите сказать, что моя племянница так страшна, что благородный дворянин предпочел погубить и жизнь свою, и душу, лишь бы только избежать брака с ней? — взвился епископ. — Думайте, что говорите, черт побери!

По этим солдафонским словам, по этой несдержанности человека обычно любезного, Шарль де Лоррен догадался, до какого возбуждения дошел епископ Меца. А, догадавшись, ужаснулся.

«Бедный мальчик!» — сокрушался кардинал, пока князь-архиепископ отдавал приказы проверить конюшни, ворота, осмотреть закоулки замка и окруженный высокой стеной парк. «И бедная женщина!» — через несколько мгновений вспомнил о вдовствующей графине де Бар кардинал Лотарингский. Потерять мужа и единственного сына. Утратить последнюю радость в жизни.

Его преосвященство подумал, что обязан позаботиться о несчастной вдове, обязан как можно скорее подыскать ей мужа. В конце концов Маргарита де Бар была не настолько стара, чтобы не суметь подарить супругу сыновей, а с другой стороны — к чему передоверять святое дело утешения родственницы постороннему?

Шарль де Лоррен вспомнил, что будет не единственным прелатом, обремененным детьми. Хотя — почему «обремененным»? Иметь детей от любимой женщины, исправить глупость, которую он совершил двадцать два года назад, отдав Маргариту другому, пусть даже и собственному брату, — было счастьем.

— Бедняжка, — вздохнул князь-архиепископ, когда все поиски завершились ничем, и Шарль де Лоррен волей-неволей вернулся к печальной действительности. — Ну что я скажу племяннице? Что ее жених удрал от венца? Ужасно!

— К чему расстраивать ее высочество? — осторожно заметил кардинал. — Лучше сказать кузине, что ее жених заболел… тяжело… почти смертельно… Черная оспа — страшная болезнь! К тому же Жорж не единственный мой племянник, — почти робко предложил его преосвященство.

Сеньор Меца изумленно уставился на родственника:

— Вы хотите сказать…

— Ну что вы, я ничего не хочу, — торопливо проговорил кардинал, чувствуя, что князь-архиепископ опять может вспылить. — Если вы против — не стоит об этом и говорить, — взволнованный прелат смахнул со лба капли пота. — Но, во имя Неба, давайте покончим с этим злосчастным делом как можно скорей.

Как ни пытался Карл задержать прелатов, как ни уверял, будто маленькая фройлен еще спит, князь- архиепископ был слишком расстроен событиями ночи, чтобы обращать внимание на телохранителя. Сеньор Меца рассеянно отмахнулся от верного дворянина, шагнул в спальню племянницы и решительно откинул