Ей вторил Д. Павлов, который разразился такой филиппикой:

Написано от души, ничего не скажешь. Всё-таки искренность и уверенность в своей правоте способны порождать хлёсткие произведения, тем более если в них добавить такие слова, как «Иуда», «жиды» и «масоны». Господа сочинители не могли простить Витте того, что он подготовил и настоял на принятии царём манифеста от 17 октября 1905 года о даровании народу России гражданских свобод и об учреждении Государственной думы. Вряд ли можно считать этот поступок Витте в чём-то антироссийским. Глухими и неблагодарными остались патриоты по отношению к Витте, забыв о тех добрых делах, которые Витте сделал и пытался сделать для России. Достаточно упомянуть то, что он являлся инициатором и вдохновителем строительства Транссибирской железной дороги, предложил ввести в России золотое обращение — золотой рубль, что укрепило внутренний и внешний курс российской валюты. По его инициативе начиная с января 1895 года и в течение пяти лет в России вводилась винная монополия, что укрепляло бюджет страны, благодаря принятым им мерам была создана обстановка, при которой русская промышленность получила возможность быстро развиваться, при нём принимались бездефицитные и даже профицитные бюджеты, был открыт политехнический институт и вообще в стране развивалось высшее и среднее техническое образование. Наконец, ему удалось после неудачной войны с Японией заключить с ней удачный мир и получить у парижских банкиров заём на сумму 800 миллионов рублей золотом. Он бы сделал ещё больше, если бы ему не мешали. Сегодня мы славим Столыпина за Крестьянскую реформу, забыв о том, что ещё в 1904 году Витте высказывался за уничтожение общины… На одном из происходивших тогда совещаний он сказал: «Не пройдёт и года, как мы в этом или в каком-либо ином зале будем говорить о переделе частновладельческой земли». Но не только о наделении крестьян собственной землёй настаивал Витте. Он, как пишет Гурко, «добивался слияния крестьян с лицами прочих сословий, чтобы законы о крестьянах привели к объединению их с общим законодательством страны, облегчив задачу прочного обеспечения пользования этого сословия признанным царём-освободителем положением полноправных, свободных сельских обывателей». Тогда царь и его окружение не хотели и думать о наделении крестьян теми же правами, что и представителей других сословий. Подтолкнули их к этому события 1905 года.

Витте, по мнению Гурко, видел в изменении гражданского положения крестьянства могущественный способ оживления деятельности сельских народных масс. Он говорил: «Я так глубоко вгоню либеральные реформы, что назад их не отымешь». Время, к сожалению, показало, что у народа можно отнять всё, причём с помощью самого же народа.

Среди либеральных ценностей, привнесённых с помощью Витте в российскую действительность, находилась и недавняя наша подруга «гласность». После Московского восстания 1905 года она тоже стала вызывать возмущение у наших патриотов. «Гласность, — писала газета „День“, — стала орудием обмана целых народов, как это ни казалось бы невозможным… Гласность считается каким-то благом. На самом деле она может быть благом, но, увы, чаще бывает величайшим злом. И особенно много зла вносит в нашу жизнь гласность в наше время, когда печатью — надо в этом сознаться — завладели в громадном большинстве иудеи… они больше всех кричат о свободе гласности и больше всех злоупотребляют этою свободой. Но и не одни иудеи, — наши интеллигенты либерального лагеря не уступают иудеям в злоупотреблении гласностью».

Оглядываясь из тьмы сегодняшнего времени на лучезарное прошлое нашей родины, невольно спрашиваешь себя: а может быть, правы были все эти заступники царя и веры? Сохранись всё в прежнем виде — и не было бы у нас ни ужасов Гражданской войны и коллективизации, ни ежовщины, ни разрушения памятников старины и прочих утрат. Так, возможно, всё бы и случилось, если бы в нашей стране всем жилось так же хорошо, как защитникам престола, если бы в ней относились к людям с уважением, учитывали их мнение, не ввязывались в войны, если бы была более гуманная и терпимая социальная и национальная политика. Но чего не было — того не было, и история, хочется нам этого или нет, абсолютно равнодушная к нашим желаниям, распорядилась иначе. Прошло несколько лет и не только от монархии, но и от либеральных реформ начала века остались одни воспоминания. Война и революция смели их, как пыль с комода. Но ещё задолго до катастрофы умные люди в России искали ответы на вопрос о причине революционных волнений в России. Тот же Витте видел их, прежде всего, в равнодушии к положению рабочих в стране, в национальном гнёте, в игнорировании интересов молодёжи. Наверное, Витте назвал не все причины и их было больше, однако не вызывает сомнения то, что гнёт над евреями, поляками, кавказцами и другими малыми народами империи действительно вербовал их представителей в ряды революционеров, как ряды антисемитов пополнялись русскими в ответ на проникновение евреев в экономику и захват ими выгодных в ней мест и позиций.

Жившая веками при крепостнических порядках крестьянская Россия не вырастила и не воспитала у себя ловких, предприимчивых дельцов. У евреев же таковых хватало. И если в соревновании за сохой они проигрывали, то в товарно-денежных операциях безусловно брали верх. В романе тех лет Александра Соколова «Старые и новые коммерсанты», повествующем о быте хлебных торговцев в России, по этому поводу сказано следующее: «Теперь торговля, мало-помалу, переходит в руки экспортёров-евреев, торговые фирмы мельчают, новых не нарождается и, конечно, не нужно быть пророком, чтобы предсказать скорый крах хлебной биржи не в смысле, конечно, пошабашивания торговли, а в смысле исхода израильтян, если не из Египта, то из Бердичева, которые и вытеснят русского купца с его насиженного места». Кто-то может на это резонно возразить: «Что ж тут плохого? Давайте соревноваться, конкурировать, и от нашей конкуренции дело только выиграет». Но кто-то на это резонно возразит: «А я не хочу ни с кем конкурировать в своей стране». Вот и пойми их, разбери, кто из них прав.

Наверное, во всех этих разговорах о засилье евреев в хлебной торговле было много преувеличений. К тому же немало жестоких и алчных предпринимателей вышло к тому времени и из коренного народа, о которых Писемский в романе «Мещане» сказал: «Торгаш, ремесленник, дрянь всякая, шваль — и, однако, они теперь герои дня!» Что поделаешь, не любят в России выскочек, особенно из своих, простых, ну а из пришлых, тем более.

Присваивание евреями названий русских фирм и торговых знаков тоже возмущало обывателей. Киевские евреи купили чайную фирму Поповых, — возмущались они в 1896 году, — и оставили их фамилию на этикетке, а торговец Вульф Янкелевич Буковский на этикетках пишет: «Василий Яковлевич». «На каком основании еврейское имя заменено христианским? — вопрошали они. — Уж не для того ли, чтобы вводить в заблуждение почтеннейшую публику, не желающую иметь дело с „иерусалимскими дворянами“?» Антисемитам национальная принадлежность владельцев чаеразвесочной фабрики, очевидно, отбивала всякое желание пить чай. Здесь следует указать на то, что сменить тогда фамилию было не просто. Для этого следовало подать прошение на высочайшее имя и получить от полиции положительное заключение о