глуховские казаки и русский отряд под началом Авраамия Лопухина, отца первой жены Петра Великого Евдокии, оказывали отчаянное сопротивление. Во время осады стало известно о выдвижении Г. Г. Ромодановского и Брюховецкого. Сражение в «поле» окончилось неудачей для Яна Казимира. Ему пришлось поспешно отводить свое голодное войско за Десну, и только нерасторопность князя Я. К. Черкасского, который не успел перерезать пути отступления поляков и их союзников, спасла Яна Казимира от больших неприятностей.
Еще один удар воинственным планам короля нанесли события на Правобережье. Потребовалось немного времени, чтобы освежить антипольские воспоминания. Маятник казацких настроений вновь качнулся в сторону царя. В московское подданство подались несколько правобережных полков. Заинтриговал даже Иван Выговский, кровно обиженный неблагодарностью короля: гетманскую булаву ему так и не возвратили. Бывший гетман решил на этот раз разыграть антипольскую карту. Он побуждал к восстанию, но был схвачен и в марте 1664 года расстрелян. На подавление восстания послали лучшего полководца Стефана Чарнецкого. Он прошелся по Украине огнем и мечом, затоптал угли разгоравшегося народного возмущения, но при штурме небольшого городка Ставищи получил рану, которая вскоре свела его в могилу.
Москва слабо поддерживала восставших, воздерживаясь от крупных операций на польской стороне Днепра. Впрочем, известный парадокс заключался в том, что чем меньше Москва вмешивалась в события, тем сильнее привлекала к себе. Не случайно гетман Правобережья Павел Тетеря, которого никак нельзя было заподозрить в симпатиях к Алексею Михайловичу, признавал в письме к королю, что «…вся Украина решила умереть за имя царя Московского».
Провал кампании 1663/64 года и восстание на Западной Украине сильно повредили сторонникам бескомпромиссной борьбы с Московским государством. Становилось ясно, что надеждам добиться решительного военного перевеса над противником не суждено сбыться. Ситуация складывалась патовая. Конечно, вопли разоренных, потерявших на Украине и Смоленщине маетности панов не умолкали. Однако их слушали без прежнего энтузиазма и сочувствия. Разоренные Польша и Литва жаждали мира не меньше, чем Московское государство. Тем более что в 1665 году страну охватило очередное междоусобие — рокош гетмана Любомирского.
Переговоры между сторонами начались в июне 1664 года и сразу же приняли затяжной характер. Малейшие перемены — успехи или неудачи в стычках, взятые или утраченные города — сильно сказывались на их течении. По-прежнему важнейшими оставались малороссийская тема и ход дел на Украине.
В события на Украине все более втягивалась могущественная Турция. Она внимательно приглядывалась к переменам на Правобережье, тая захватнические планы и выискивая тех, на кого можно было бы опереться. В это время на Правобережье выдвинулся умный и энергичный Петр Дорошенко. Опираясь на помощь хана, он пресекал все попытки казаков пристать к Москве. Затем Дорошенко оборотил свой взгляд на Левобережье в надежде объединить обе стороны под своей булавой. Положение гетмана Брюховецкого сильно осложнилось. В сентябре 1665 года он отправился в Москву, где ему была уготована ласковая встреча.
Алексей Михайлович отличил приехавших по-своему. Неизбывную тягу старшинства к шляхетству в Москве перетолковали на свой лад. Войсковая старшина была пожалована в московское дворянство, а сам гетман получил боярскую шапку. Сказано было боярство Брюховецкому 22 октября 1665 года, во время Казанского крестного хода. Этим подчеркивалась особая расположенность государя к гетману.
Услуга оказалась поистине медвежьей. Высокий в глазах московского служилого человека думный чин для казачества, напротив, казался уничижительным. Старшине же пришлись не по вкусу уступки Брюховецкого, которые вели к утрате контроля над сбором налогов и передаче его царским воеводам. В 1666 году, закрепляя «совершенное подданство», власти провели на Левобережье перепись тяглового населения. Эта мера, прочно связанная в сознании с несвободой и новыми тяготами, усилила брожение низов.
Петр Дорошенко ловко воспользовался трудностями Брюховецкого. Утвердившись в старой гетманской резиденции Чигирине, он закидал Левобережье своими универсалами, запугивая казачество скорой утратой всех природных прав и вольностей. Брюховецкий при этом фигурировал в роли царского потакальщика, что и доказывать не нужно было — на «воре» боярская шапка горела!
Левобережье пошатнулось. Запорожье отступило от Брюховецкого и послало свою станицу — посольство — в Чигирин. Однако Дорошенко не стал искать покровительства в Варшаве и оборотился к третьей силе — Крыму и Турции. Такая ориентация правобережного гетмана создала принципиально новую ситуацию, с которой должны были считаться участники русско-польских переговоров.
Последствия событий на Правобережье первыми ощутили в Варшаве. Разбив под Межибожем поляков, Дорошенко с татарами осенью 1666 года разорил часть Южной Украины. Все эти события естественно сказывались на позиции сторон во время переговоров.
Переговоры проходили в деревне Андрусово Смоленского уезда. Все большую роль в них начинал играть А. Л. Ордин-Нащокин. До своего назначения послом он успел побывать в опале — воеводой в Пскове, поскольку оказался заподозренным в связи с Никоном. Однако думный дворянин сумел оправдаться, да к тому же в царском окружении было слишком мало талантливых дипломатов, чтобы рассылать их по дальним и ближним воеводствам. Весной 1665 года Афанасий Лаврентьевич получил звание окольничего и вскоре был назначен на посольство.
Первое время, будучи на вторых ролях, Афанасий Лаврентьевич терпел обидные уколы от Н. И. Одоевского и Ю. А. Долгорукого. Именно в этот период из-под его пера вышли горькие сентенции относительно судьбы незнатного служилого человека, который, не жалея сил и не взирая на лица, «радеет» о государевом деле. «Они службишке нашей мало доверяют… У нас любят дело и ненавидят, смотря не по делу, а по человеку», — жаловался он царю, намекая на препятствия, чинимые его аристократическими товарищами.
Алексей Михайлович в эти месяцы всячески поддерживал Афанасия Лаврентьевича. Делал он это по-разному, одергивая недругов или ласковым словом привечая окольничего. Было бы слишком наивно считать, что этим Тишайший демонстрировал свои «демократические» симпатии. Для него аристократические оппоненты и противники Ордина — фигуры не менее значимые. Тот же извечный враг Афанасия Лаврентьевича князь И. А. Хованский, получивший из-за Ордина от царя не один обидный выговор, — один из главных полководцев царствования второго Романова. И, между прочим, не самый худший. Но царю Ордин был очень нужен. На излете нескончаемой войны с Польшей очень пригодилась та репутация, которую он имел не столько при Московском, сколько при Польском дворе.
Для Ордина-Нащокина, давнего приверженца русско-польского сближения, идеальным результатом был даже не мир, а тесный союз двух стран, в результате которого «турок будет здержан», а хан принужден «держать дружбу». Подобные планы казались маловыполнимыми: мира желали многие, но на Польшу за долгие годы войны привыкли смотреть как на врага кровного, закоренелого. Дальнейшие события показали, что правы были и окольничий, и его оппоненты. Первый, потому что предугадал, что в обстановке растущей экспансии Турции в Восточной Европе русско-польское сближение станет неизбежным. Скептики же — потому что не ошибались относительно огромных трудностей такого союза: слишком сильна была инерция недоверия, чтобы сразу освободиться от нее, растопить глыбы льда, намороженные многовековой враждой. Цена же, которую Ордин-Нащокин предлагал за союз с Польшей, вообще представлялась непомерно высокой, даже невозможной: ради «вечного мира» отказаться от завоеваний на Украине. По-прежнему острыми были противоречия, для преодоления которых требовались воля и новый взгляд на давнего противника-соседа. Очень скоро выяснилось, что затруднительно вести разговоры даже о мире. Реальностью могло стать лишь перемирие, когда каждая из сторон лелеяла надежду со временем повернуть ситуацию в свою пользу.
Переговоры шли тяжело. Особенно неуступчивыми были польские комиссары, прибегавшие к проволочкам, угрозам и военным демонстрациям. Камнем преткновения, как и ожидалось, сначала стали левобережные города, затем Киев. О его будущем никак не могли столковаться. Но когда на поляков реально надвинулась угроза с юга и определилась антипольская позиция Дорошенко, дело сдвинулось с мертвой точки. Сказалась и позиция Алексея Михайловича, на этот раз достаточно точно определившего меру уступок. Сам Афанасий Лаврентьевич готов был пойти на большее.
