Едва ли существует необходимость подробно рассуждать в предисловии о значении XVII века в отечественной истории. Хотя бы потому, что нет в истории времен незначительных и неинтересных, а есть только историки, которые не умеют интересно рассказывать о них. Но для автора этих строк век XVII все же остается самым увлекательным и самым замечательным. Не стоит осуждать автора за предвзятость. Такое случается со всеми, кто делает какую-то эпоху предметом постоянного изучения. Ведь чем больше узнаешь о ней, тем сильнее осознаешь неполноту своих знаний. Бездна непонятого и непознанного — вот что затягивает и уже не отпускает.

Царствование Алексея Михайловича — центральное в истории столетия. Не только потому, что оно самое долгое (с 13 июля 1645 года по 29 января 1676-го), хотя продолжительность — важное и необходимое условие для того, чтобы не просто задумать, а и осуществить задуманное. История же занимается преимущественно осуществленным, и от этого обстоятельства трудно уйти.

Приходится удивляться, сколько всего было сделано за время правления второго Романова. Бедная, едва оправившаяся от разорения страна принуждена была ставить и решать задачи поистине богатырские, требующие огромного напряжения всех народных сил. Это видимое противоречие между возможностями и целями не осталось без последствия: самодержавие восполняло слабость экономическую и отсталость культурную мобилизацией и подчинением себе всех общественных сил. И каким бы ни называть тогдашнее общество — бунташным, смутным, бессловесным, — оно в конечном итоге шло на это, признавая православные и государственные ценности первостепенными. Здесь была заключена великая способность к служению и жертвенности. Быть может, далеко не всегда оправданная и нередко использованная властью во зло. Но то скорее вина самой власти: общество же своей жертвенностью и самоотверженностью не раз останавливало страну на самом краю гибели.

Примечательно, что именно при царе Алексее Михайловиче, человеке по-своему совестливом и снисходительном, произошло новое возвышение самодержавной власти. Парадоксы исторического пути: еще большей несвободой пытались догнать ушедшие вперед страны. Эту модель развития и оттачивал «Тишайший» (именно под таким прозвищем вошел в историю царь Алексей Михайлович). Он же завещал ее своим наследникам. Но еще больший парадокс заключается в том, что эта модель оказалась работоспособной и казалась даже единственно верной для тех, кто мыслил исключительно государственными, державными понятиями — империя, военная мощь, неограниченное самодержавие.

В России всегда уживались самые невероятные крайности и титанические страсти. Но, кажется, никогда эти крайности не принимали таких выражений, как в XVII столетии. Здесь и раскол, с его утверждением правоверности святоотеческой старины, который доходил в своем протесте до изуверского самосожжения; здесь и бунт Степана Разина, одухотворенный желанием достижения все разрушающей и сокрушающей воли: воли не ради свободы, а ради отрицания всех скверн мира. Россия XVII века — самая дерзновенная и самая бесшабашная, самобытная и одновременно падкая до «заморских диковинок» страна.

При всей косности и отсталости Московское государство эпохи Алексея Михайловича уже обращено к Европе. Страна вслушивается, всматривается в Запад и в странном противоречии с традицией неприятия готовится принять и перенять многое. Она и перенимает. В результате во всех областях жизни происходит резкое раздвоение. Вырабатывается новый стиль существования — стиль кануна реформ.

Заманчиво рассказать о всех переменах, происходящих в середине XVII века со страной, обществом, человеком. Но едва ли это осуществимо. К тому же и тот жанр, в котором написана книга, — жанр биографии — позволяет обратиться лишь к отдельным — но по возможности самым значимым — сюжетам и сторонам жизни изучаемой эпохи^{1}.