перед входом. Франсуаза никогда не запирала входную дверь, когда была дома. Но сегодня дверь была заперта. Отступив на несколько шагов и посмотрев наверх, Георг с удивлением увидел, что шторы на окнах по-прежнему задернуты. Он постучал в дверь, подождал, постучал еще раз.

На дороге посигналил грузовик, который медленно и осторожно пытался протиснуться мимо машины Георга. Одно из верхних окон виллы открылось, и Георга окликнули. Он поднял голову.

— Кого вы ищете?

— Мадам Крамски. Я видел ее машину у ворот.

— Мадемуазель Крамски? Она съехала с квартиры еще неделю назад. А машина… Это не ее, а моя машина. Она брала ее у меня напрокат. И срок аренды истекает только сегодня.

— Но вы же сказали, что она еще неделю назад…

— Подождите, я сейчас спущусь.

Георг ждал, стоя у ворот виллы. Через две-три минуты вышел пожилой мужчина в халате:

— Доброе утро. Вы, кажется, друг мадемуазель? Я уже видел вас здесь. Она снимала у меня квартиру и брала напрокат машину. Машину она пока оставила за собой, сказала, что она ей еще понадобится на пару дней.

— А у вас нет ее нового адреса?

— Нет.

— А что вы будете делать с ее почтой?

— С почтой? Мадемуазель никогда не получала ни писем, ни газет.

— Послушайте, это очень важно. Вы ведь не дали бы ей напрокат машину, не зная даже ее нового адреса?

— Спокойно, спокойно! Мадемуазель снимала у меня жилье не первый месяц, я уж знаю, кому верить, а кому нет. Вы же сами говорите: машина стоит у ворот. До свидания.

Георг медленно спустился по ступенькам и, остановившись перед воротами, глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Его опять переполняла злость. Сейчас он поедет к Булнакову и заставит его говорить.

Он припарковался у памятника маленькому барабанщику и пошел по рю Д’Амазон. Медной таблички над кнопкой звонка уже не было. Георг еще раз проверил номер дома и убедился, что не ошибся: дом был тот самый, но табличка исчезла. К двери подошел какой-то молодой парень в белом халате, сказал Георгу: «Открыто» — и вошел в подъезд. Георг поднялся вслед за ним на второй этаж. Дверь в контору стояла настежь, таблички на ней тоже не было, а в помещении работали маляры.

— Что здесь происходит? — обратился Георг к белому халату, вместе с которым поднимался по лестнице.

— Сами видите — ремонт, — ответил тот. Это был веселый парень с нагловатым лицом. На лестнице он всю дорогу насвистывал.

— А куда девался старый съемщик?

— Мсье Булнаков? Он-то и дал нам заказ. — Парень рассмеялся. — И уже выплатил денежки.

— А кто владелец дома? Вы его знаете?

— А, вы интересуетесь квартирой. Мсье Плакар живет на первом этаже.

Георг уже заранее знал, что ему скажет мсье Плакар. Мсье Булнаков не оставил своего нового адреса. В субботу после обеда он со своими сотрудниками забрал из офиса вещи.

— А всю мебель он подарил мне. Мы с сыном вчера перенесли ее в подвал. Вас не интересует офисная мебель?

— Офисная мебель? Нет, спасибо.

Георг пошел к выходу. «Наваждение какое-то! — подумал он. — Все исчезло, испарилось, как наваждение».

Вся его жизнь превратилась в наваждение. То, что все изменилось, Георг сначала заметил в своем бюро переводов. Заказ от Мермоза, из-за которого он подвергся нападению, оказался не просто последним заказом текущей серии, но вообще последним. Про Георга как будто забыли. Он позвонил, поинтересовался, что случилось, его вежливо отшили: мол, как только что-нибудь будет, он тут же об этом узнает. Когда он позвонил второй раз, ему четко и ясно сказали, что в услугах его бюро переводов больше не нуждаются. Другие более или менее солидные работодатели тоже ушли один за другим. В течение месяца фирма оказалась на грани банкротства. Не то чтобы переводов вообще не было, но их было слишком мало, и доходов не хватало даже на арендную плату и жалованье секретарше.

Потом начались проблемы с полицией. Допросив его после нападения, они вполне удовлетворились тем, что он не знает, кто и почему на него напал. Оба полицейских, занимавшиеся этим делом, проявили к нему сочувствие и выразили искреннее сожаление по поводу случившегося. Через две-три недели к нему явились двое других. Их интересовали детали происшествия. Маршрут поездки, что он с собой вез, что произошло и как все выглядело на самом деле, как он объясняет себе, что напали именно на него, и если бы он сам задумал совершить подобное нападение — неужели выбрал бы старый «пежо»? И почему он уехал из Карлсруэ в Кюкюрон? На какие средства он здесь жил и живет? Нет, они намерены довести это дело до конца. И они периодически приходили, вдвоем или по одному, и задавали те же вопросы.

Местный жандарм тоже взял его на мушку. Он был единственный полицейский в Кюкюроне, и его знала каждая собака, как и он знал каждую собаку. Когда ему приходилось вызывать эвакуатор, чтобы убрать припаркованную кем-нибудь во хмелю прямо посреди дороги и забытую машину, или организовывать тушение пожара, или взламывать по просьбе судебного пристава чью-то дверь, на него не обижались. Разве можно обижаться на зубного врача за то, что он пользуется бормашиной и поневоле причиняет пациенту боль? А полицейский, как и хороший стоматолог, тоже никому без нужды не причиняет боли.

То, что инспектор вдруг перестал отвечать на его приветствие, Георга сначала не удивило. «Он меня просто не заметил, — успокаивал он себя. — Задумался, наверное, или принял за туриста».

Однажды он сидел днем за столиком перед баром «У пруда». С ним были Жерар и Надин. К ним как раз на минутку подсел хозяин. Другие столики тоже были заняты — рынок только что закрылся. Машину Георг поставил, как обычно, у пруда, под старыми платанами, где всегда парковались и другие. К столику подошел жандарм.

— Это ваша машина? — спросил он Георга и показал на желтый «пежо».

— Да. Но…

Георг не успел сказать: «Вы же и сами это знаете» — и поинтересоваться, в чем дело.

— Уберите ее.

Георг был больше удивлен, чем возмущен:

— Почему? Там все паркуются.

— Вы что, вздумали со мной пререкаться? Я вам сказал: уберите машину! — Жандарм повысил голос.

Все вокруг посмотрели в их сторону и прислушались. Георг скользнул взглядом по любопытным и безучастным лицам. Хозяин поднялся из-за столика и вернулся за стойку. Жерар помешивал свой кофе, стараясь не встречаться с Георгом глазами. Надин теребила свою сумку.

Георг взял себя в руки:

— Объясните мне, пожалуйста: почему именно мне нельзя там парковаться?

— В последний раз повторяю: уберите машину!

Георг еще раз обвел взглядом публику. Большинство из них он знал, со многими частенько болтал, играл в бильярд или настольный футбол, угощал их рюмкой перно, или они угощали его. После двух лет, проведенных в Кюкюроне, и особенно сейчас, летом, когда по улицам праздно бродят туристы, озирая все вокруг глазами пришельцев, он чувствовал себя своим. Но он не был своим. На этих лицах он увидел не