Медичи привёл к эмиграции Гастона Орлеанского и многих придворных, которым позже удалось объединиться с Монморанси. Неудача открытого мятежа и следующая волна эмиграции, возвращение и арест сторонников герцога Орлеанского подтолкнули к заговору на фронте, который, в свою очередь, очертил два пути развития событий ввиду позиции двух лидеров — Гастона и графа Суассонского. Поражение в провинции фрондирующей знати связано с рядом моментов: недостаточной поддержкой оппозиционных сил двора, частой несогласованностью действий вождей оппозиции, характерными различиями позиций придворной и провинциальной знати, усугубляющимися со временем, растущими противоречиями между губернаторами и провинциальной знатью, усилением давления со стороны королевской власти и расширением партии «кардиналистов» в провинции. Всё это способствовало установлению стабильного контроля короны в провинциях страны.

Под эмиграцией мы понимаем вынужденный отъезд за пределы государства лиц, чьё пребывание во Франции было невозможно по причинам личного неприятия существующего режима или было вызвано необходимостью сохранения своей жизни. Франция XVII в. уже была знакома с политической эмиграцией, чему способствовали многолетние гражданские войны, когда страну покидали гугеноты. Пик борьбы аристократии и короны в первой половине XVII столетия пришёлся на последнее десятилетие правления Людовика XIII, время тяжелых социальных потрясений, связанных с войной и экономическими трудностями. Бесконечные попытки свергнуть Ришелье и заставить короля изменить внешне- и внутриполитический курс следовали одна за другой, способствуя эмиграционному движению, которое прекратилось только со смертью главного министра в 1642 г.

Французская дворянская эмиграция совершенно ушла от внимания историков, хотя представляла собой довольно существенный политический фактор как для Франции, так и для её противников. О размахе эмиграции можно судить только по перечню государств, где жили эмигранты, — испанские Нидерланды (Фландрия=Бельгия), Голландия, Лотарингия, Англия, Савойя, Испания, Тоскана, германские княжества. Признанным центром эмиграции была франкоязычная столица Фландрии Брюссель, где находились лидеры эмигрантской оппозиции — Мария Медичи и Гастон Орлеанский.

Мы выделяем четыре основные эмиграционные волны, первая из которых может быть датирована 1631 г. Она явилась следствием заговора королевы-матери 1630 г. Брат короля Гастон Орлеанский сначала занял в этом заговоре нейтральную позицию, оговорив своё невмешательство требованием к Ришелье выхлопотать должность президента Парижского парламента и кардинальскую шляпу для своего канцлера Жака Ле Куанье, а также грамоту о возведении в герцогское достоинство своему фавориту Антуану де Пюилорену. Ришелье ограничился лишь удовлетворением одного из требований — Ле Куанье назначили президентом парламента. Невыполнение обещаний кардиналом и общая ситуация при дворе, когда начались многочисленные ссылки из Парижа участников заговора Марии Медичи, привели Гастона к решению выразить протест и покинуть Париж.

Герцог отправился в свое герцогство Орлеанское, и о его деятельности там можно судить по декларации короля от марта 1631 г.: «Мы были в большой степени удивлены, когда узнали, что некоторые из его (Гастона) сторонников вели переговоры от его имени с министрами и другими иностранными представителями без нашего разрешения. Он призывал других знатных дворян покинуть двор и присоединиться к его мятежу». Речь идёт о переговорах с испанской администрацией Франш-Конте (восточная французcкая область — часть комплекса владений бургундских герцогов, попавшая под власть испанской короны в XVI в.), а также с посланцами герцога Лотарингского. Вскоре, получив известия о приближении королевских отрядов, Гастон бежал во Франш-Конте, а затем и в Лотарингию. Напрасно Людовик XIII извещал губернатора Бургундии герцога де Бельгарда, чтобы он воспрепятствовал продвижению свиты брата короля, — губернатор предпочёл присоединиться к мятежу.

В конце марта 1631 г. декларацией короля Гастон и его сторонники были объявлены мятежниками и признаны виновными в оскорблении королевского Величества: «Мы заявляем, что считаем виновными в оскорблении Величества графа де Море, герцогов д'Эльбефа, Бельгарда и Руанне, президента парламента Ле Куанье, господ де Пюилорена, Монсиго (советника Счетной палаты парламента) и отца Шантелуба». Антуан де Лаж де Пюилорен был сыном барона Рене де Лажа, шталмейстера первой жены Гастона Марии де Монпансье. Наследственный клиент дома герцога Орлеанского, он занимал должность пажа, затем став первым камергером. Пюилорен был предан своему покровителю и оказывал на него большое влияние, о чём кардинала Ришелье предупреждал воспитатель Гастона ещё в 1628 г.: «Самым влиятельным человеком при Месье, брате короля, является Пюилорен, сторонник праздной и сладострастной жизни». Советник Монсиго также был в числе конфидентов герцога, занимая должность его личного секретаря. Граф Антуан де Море являлся внебрачным сыном Генриха IV, но в отличие от остальных побочных детей короля не был узаконен, что не позволило ему воспитываться вместе с остальными детьми короля. Тем не менее он был весьма дружен с Гастоном и поддержал его из солидарности.

Бегство Луи де Гуфье, герцога де Руанне, и герцога Шарля д'Эльбефа объясняется их непосредственным участием в авантюре королевы-матери. Герцог д'Эльбеф-Лотарингский и его жена, внебрачная узаконенная дочь Генриха IV, поддержали Марию Медичи вместе со всем кланом Гиз- Лотарингских, к которому можно отнести и герцога де Руанне — он был женат на сестре д'Эльбефа Клод- Элеоноре Лотарингской.

Мария Медичи, заключённая под стражу в феврале 1631 г., пробыла под арестом до июля, когда с помощью своих сторонников бежала во Фландрию, сопровождаемая лишь супружеской четой маркизов де Сурдеак. Она больше никогда не возвращалась во Францию. Ги де Рье, маркиз де Сурдеак, представитель старинной бретонской фамилии, являлся шталмейстером королевы-матери. Его объявили преступником в отношении Его Величества и конфисковали всё имущество.

1 августа 1631 г. Петер-Пауль Рубенс, представитель испанской администрации на переговорах с Марией Медичи, сообщал герцогу Оливаресу: «Перемены во Франции поистине велики. Королева-мать явилась сюда, чтобы броситься в объятия Её Высочества (испанской наместницы Фландрии инфанты Клары-Евгении Австрийской, дочери короля Испании Филиппа II и Елизаветы де Валуа. — В.Ш.), её толкнула на это жестокость кардинала Ришелье, который забыл, что всем обязан ей: она вытащила его из грязи и поставила на ту вершину, откуда он осыпает её стрелами своей неблагодарности».

Знаменитый фламандский живописец и дипломат Рубенс возглавил секретные переговоры с Марией Медичи и Гастоном Орлеанским, о чём он сообщил в одном из частных писем за 1634 г. Этот факт можно объяснить тем, что испанцы хорошо знали о близких личных контактах художника с королевой во время его парижского пребывания во Франции. По заказу Марии Медичи в 1622–1625 гг. он выполнял декоративные панно с различными эпизодами из жизни королевы и заслужил её благосклонность. В том же письме Оливаресу Рубенс замечает: «Если бы они (Гастон и королева. — В.Ш.) открыто воспользовались испанскими войсками в борьбе против кардинала, которой прикрывается властью и покровительством короля Франции, они вызвали бы ненависть всех французов и погубили бы всё дело». Мария Медичи и Гастон Орлеанский заявили Рубенсу, что считают Ришелье причиной всех своих бед однако «не стремятся вызвать разрыв между Францией и Испанией». Вместе с тем Гастон попросил денег на развязывание гражданской воины: «Стоит только герцогу Орлеанскому поднять знамя и начать войну, — подхватил эту идею Рубенс, — как его сторонники сбросят маску и поспешат к нему». Но Оливарес боялся самой возможности столкновения с Францией, представляя в Испании скорее партию мира, и поэтому рекомендовал ограничиться выделением средств на содержание членов французской королевской семьи и их свиты. Гастон и Мария Медичи поселились в Брюсселе, где у каждого был свой небольшой двор, который в 1631–1633 гг. регулярно пополнялся.

Двор Марии Медичи был меньше, чем у Гастона. Здесь мы видим много духовных лиц, прежде всего