Она отрицательно покачала головой:

— Наоборот. Михаил мне нравится еще больше: и умный, и сильный, и волевой, хотя… — Она снова задумалась. — В чем-то мы не понимаем друг друга, и, видимо, больше виновата я. Правда… вот скажите, как вы понимаете слово «жизнь», что под этим подразумеваете?

Николай не ожидал такого вопроса и никогда над этим не задумывался: жизнь есть жизнь, и над чем тут ломать голову?

— Жизнь — это прежде всего труд, работа, — ответил неуверенно. — Семья, друзья…

— Правильно, — согласилась Лилита и повторила: — Труд, то есть работа, семья, друзья. Когда я училась, это все у меня было, и вопроса не возникало, что такое жизнь. Но вот я вышла замуж. Приехала сюда. Мы неделю были вместе, и какая это была неделя — лучшие дни моей жизни! Потом Михаил улетел на другой аэродром. Я еще не работала, ни друзей, ни семьи. Зной, одиночество, тоска. Что было делать? Михаил прилетел на выходные и предложил уехать на самый знойный сезон к его матери. Наверное, лучшего выхода и не было. Я поехала. — Она снова помолчала, засомневавшись, видимо, правильно ли делает, рассказывая сокровенное незнакомому человеку. — Вы курите?

— Нет.

— А я с вашего позволения закурю.

Она встала, взяла с серванта сигареты и спички. Закурила и вернулась к нему. Он наблюдал, как она затягивается, как медленно выпускает дым, по-детски оттопыривая губы; она и в самом деле выглядела незрелой девчушкой, несмотря на высокий рост и сформировавшиеся груди: в больших серых глазах наивность и доверчивость, щеки пылают румянцем — она явно стесняется его, но старается выглядеть вполне взрослым, самостоятельным человеком. Затянулась несколько раз и продолжила:

— Вы жили когда-нибудь с близким, но глубоко несимпатичным вам человеком — и по взглядам, и по поступкам, и по мыслям?

— Нет.

— А мне довелось. Нет, я ничего не могу сказать плохого о матери Михаила, она вполне нормальная и, возможно, даже добрая женщина. Но при ней я чувствовала себя кроликом перед удавом, она давила меня своим присутствием, и я испытывала ужасное состояние, не знала, куда деваться. А потом познакомилась с одной девушкой, очень интересным и поначалу непонятным для меня человеком. У нее был круг своих друзей, ее единомышленников, тоже новых для меня людей, интригующих сперва своими взглядами, можно даже сказать, своей философией. У меня к ним было простое любопытство, хотелось понять, что хорошего они нашли в той жизни, которую считали единственно правильной в сложившейся обстановке.

— И что же это за жизнь? — поинтересовался Николай.

— Сейчас расскажу. Итак, меня заинтриговала их жизнь, вернее, их мировоззрение, философия жизни. А заключается она примерно вот в такой формулировке: современное общество несовершенно, люди подразделяются на пять категорий — челядь, угодники, выжиги, авгуры и калифы — от первоначальных букв слово «чувак». Их девиз: «Жизнь — не труд, жизнь — наслаждение. Бери от жизни все, что можно, бери хоть каплю — все равно. Ведь жизнь на жизнь не перемножить, а дважды жить не суждено».

«Она совсем еще ребенок, — снова подумал он, — и неудивительно, что столько мякины у нее в голове: все годы — в школе, в институте — она только и слушала о превосходстве нашего строя, о высокой морали, нравственности, и вдруг на нее обрушивается совсем иная информация, раскрывающая совсем другую сторону действительности, и разве она, с ее жизненным опытом, могла разобраться в такой сложной ситуации? А он напал на нее…»

— Кому из вас принадлежит идея развода?

— Разумеется, не мне, — ответила Лилита. — Я пыталась объяснить Михаилу, но он и слушать не хочет. Еще там, во Львове, когда застал меня у друзей на вечеринке, предложил убираться из квартиры матери. Вот я и приехала сюда. Рассчитывала, устроюсь на работу, а там, возможно, все образуется. Домой, в Ригу, просто появиться не могла: что скажут родители, как в глаза буду смотреть подругам, которые не очень-то одобряли мой брак? «За русского выходишь? Что тебе, наших парней не хватает?» Я не послушалась… А как с «чуваками», теми, кто придумал такую классификацию, спорила, доказывала, что никакой кастовой круговой поруки при поступлении на работу не существует, что все это выдумали те, кто не хочет работать… А когда сунулась здесь то в одно место, то в другое, а у меня спрашивают: «Вы кто по национальности? Латышка? Нет, взять не можем, вы таджикского языка не знаете, не справитесь с документацией», тогда поняла: нет, не так уж и наивны «чуваки» и не так уж и не правы в своих суждениях о наших житейских проблемах.

— И все-таки, еще раз простите меня за категоричность, на мой взгляд, дружба с «чуваками» мало вас чем обогатила, — откровенно высказался Николай. — С трудоустройством здесь действительно трудно, и не только из-за того, что вы не знаете таджикский язык, хотя причина довольно весома, а и из-за того, что городок маленький, перенаселен людьми своей национальности.

— Возможно, и так, — без особой уверенности согласилась Лилита. — И какой же выход из этого положения?

— Думаю, что выход найдем, — пообещал Николай. — Прежде всего поговорю с Михаилом.

Лилита отрицательно покачала головой:

— Вы хотите силой заставить его жить со мной?

— Ну что вы. Я знаю — Михаил вас любит, и постараюсь объяснить ему.

— Не надо, — твердо сказала Лилита. — Он не верит мне. И чтобы всю жизнь подозревал, упрекал, упаси бог…

— Тогда разрешите помочь вам с устройством на работу. Возможно, у нас в части что-то есть или в батальоне аэродромного обслуживания.

— Спасибо, — поблагодарила Лилита. — Но это тоже неприемлемо: работать рядом с бросившим тебя мужем, сами понимаете, что значит.

Об этом он не подумал. И Михаилу будет не очень приятно. Действительно, положение незавидное. А очень хотелось ей помочь.

— Что-нибудь придумаем. Поищем другие учреждения, где таджикский язык не требуется. У вас какая профессия?

— Инженер-экономист. Но я согласна на любую работу, которая сможет прокормить меня.

— Хорошо. — Николай встал, собираясь уйти. — Рад был с вами познакомиться.

В прихожей что-то стукнуло, и в комнату вошел Михаил — они так увлеклись разговором, что не слышали, когда он открыл дверь.

— Миша?! — удивилась Лилита и встала ему навстречу.

— Садись, — требовательно сказал Николай. — Поговорим по-мужски.

Михаил тяжело опустился на стул. Он был выпивши, глаза нервно поблескивали, но, вопреки характеру и привычкам, чувствовалось, что смущен.

— Надеюсь, она все рассказала о себе? — спросил после небольшой паузы у Николая. — И мне не придется опровергать на партийном бюро обвинения, что скандалист, выпивоха и бросил молодую жену?

— О чем ты, Миша? — вступилась за Николая Лилита.

— Я думаю, что вы еще сами не разобрались, кто из вас прав, кто виноват, чтобы обсуждать этот вопрос на партийном бюро, — ответил Николай, вставая. — А зашел я по долгу службы и как товарищ: услышал, что приехал с женой, решил познакомиться. И рад за тебя — нам, летчикам, не всем выпадает счастье брать в жены таких обаятельных женщин.

— Рад, а советовал уехать, — подколол Михаил. — И помнится, кто-то поучал меня с подчиненными разговаривать на «вы».

— Мы же не на службе. А советовал уехать — правильно, следовало проучить: знай, к кому ревновать, не унижай жену. Ты же военный летчик, офицер…

— И коммунист, не забудь, — вставил с усмешкой Михаил. — Забыл о партийном долге, о своем моральном облике; позорю коллектив и все наши славные Вооруженные силы…

— Зря ты юродствуешь, Михаил, — сказал Николай с укоризной и сожалением. — Вот ты кичишься,