заготовлен приказ о твоем аресте — мой человек служит в ХАД, — и завтра, если ты меня не послушаешь… Ты знаешь, как неверные поступают со слугами Аллаха. Им стало известно, что твоего отца, — он дважды утвердительно кивнул, заметив недоумение на лице Абдулахаба, — да, твоего отца, как и моего, расстреляли в ту же ночь вместе с Амином. И считают, что ты прибыл сюда мстить за него. Так и следовало бы поступить по закону Корана. Дух наших отцов кружит вокруг нас и взывает о мести. Решай: или мы их, или они нас…

Так Абдулахаб стал моджахеддином, правой рукой сардара Башира.

Кишлак Шаршариф, притулившийся у подножия горы Шарша, небольшой и неприметный, словно прячущийся от людского взора, за шесть лет подвергался более десятка раз обстрелам из пулеметов и гранатометов, ракетным ударам и бомбежкам с воздуха. Расположенный на бойком месте — караванном пути из Пакистана, — он переходил из рук в руки: то его занимали отряды Народной армии, пытавшиеся создать здесь кооператив дехкан, то захватывали моджахеддины Башира, Самада, Масуда. Теперь дорогу прочно оседлали отряды царандоя и шурави, и набеги прекратились, но кишлак почти пустовал, дехкане не рисковали здесь селиться и заниматься сельским хозяйством. Жили шесть семей пуштунов, четыре — таджиков и одна — узбеков. Появлялись еще какие-то люди, но в тот же день уходили.

То, что за Абдулахабом следят, он обнаружил на вторую же ночь: вышел перед рассветом на улицу — что-то не спалось и захотелось подышать свежим воздухом, а возможно, и интуиция сработала — и увидел, как от его мазанки метнулась чья-то тень.

Ему с самого начала было ясно, почему местом жительства определен кишлак Шаршариф — не потому, что «он» там родился и вырос, — и почему разрешили свободно добираться туда, предоставив возможность бежать, — его проверяли: дорога, по которой он добирался, тщательно контролировалась отрядами Народной армии, царандоев и шурави. О нем наверняка всюду оповестили, и все его контакты фиксировались, а если бы он попытался бежать, вряд ли дали возможность далеко уйти. И он ждал.

Теперь ждать становилось опасно: органы ХАД, несомненно, ищут кого-то из старожилов кишлака, чтобы окончательно убедиться, Заид ли это и какова его подлинная биография; а что из старожилов никого не осталось, Абдулахаб не был уверен.

Итак, уходить… Куда, как? Дороги перекрыты, в горах настигнут собаки шурави, хорошо натасканные искать по следу. И оставаться с каждым днем все опаснее…

Следующий день он провел в подготовке к побегу: запасся водой, сушеным тутовником, орехами — основной пищей афганцев, которая не обременяет особой тяжестью, но питательна и обладает удивительным свойством восстанавливать силы. А ему требовалось их много — преодолеть труднопроходимый перевал через Шаршу, на котором ему довелось побывать с Баширом лишь однажды, и пройти поболее десяти фарсахов,[18] чтобы добраться до кишлака Арсак, где есть надежные люди.

Едва стемнело, он выскользнул из чужой, пропахшей потом и еще какими-то неприятными запахами мазанки.

На Центральном аэродроме Николая ждали не только неприятности. Командир полка, заслушав доклад о положении дел в эскадрилье, сказал с сожалением:

— Плохо. Очень плохо. Теряем людей не в бою, а из-за глупости, из-за недисциплинированности. Предупреждал я Пылаева не раз, доигрался… А вы почему так осунулись? Болеете?

— Никак нет, — взбодрился Николай. — К жаре еще не привык.

— А к душманским пулям привык?.. Устал?

— Есть малость.

— Поначалу здесь особенно тяжело. — Помолчал. — Вот какое дело, Николай Петрович. Надо срочно в Тарбоган смотаться: туда — раненых, больных, а оттуда — продовольствие, медикаменты афганцам. И квартиру свою посмотрите: звонил Дехта, ордер выписал. Можете семью вызывать. Глядишь, и мы здесь долго не задержимся. И вот еще что: Сташенков там объявился, с молодой женой, говорят, на развод подал, в ресторанах частенько время проводит. Разберитесь, что там к чему…

Тарбоган. Несколько дней пробыл в нем Николай, рассмотреть как следует не успел, а будто домой вернулся.

Захотелось быстрее увидеть Наталью и Аленку, погулять, побродить с ними по этим тихим и уютным улочкам, порасспрашивать, как они жили без него, порассказать им про горы, про долину, где летают только горные орлы да они, летчики военной авиации.

«Завтра же дам им телеграмму, чтобы выезжали», — решил он.

Он довольно быстро нашел нужный застраивающийся микрорайон, девятиэтажный дом, в котором предстояло жить. Но подъезды были закрыты, и он с большим трудом разыскал одного из строителей, ведающего лифтами; тот объяснил, что комиссия дом пока не приняла, на устранение недостатков уйдет месяца два, не менее, и категорически отказался показывать Николаю квартиру. Пришлось ни с чем удалиться.

«И все-таки Наталью придется вызвать — нельзя Аленку дергать из одной школы в другую. Поживут на частной или даже в гарнизонной холостяцкой гостинице — два месяца потерпят…»

Сташенков жил в другом конце города, и ехать к нему очень не хотелось: лезть в чужую семью — унизительное и неблагодарное занятие. Но ничего не поделаешь, такая уж участь командира — заниматься желательными и нежелательными делами.

Начинало темнеть, а Николаю хотелось попасть еще в театр, на худой конец, посмотреть какое- нибудь кино — забыл, когда последний раз отдыхал по-человечески; поймал такси и назвал адрес.

Он не знал, что скажет своему подчиненному, его жене, если застанет их дома, ни на что он не рассчитывал, какие аргументы будет использовать в защиту семьи, да и надо ли их использовать — все выяснится на месте, — но в том, что Сташенков нуждается в поддержке, он не сомневался. А вот примет ли эту поддержку, Николай уверен не был.

На его звонок дверь сразу же открылась, словно его ждали. Перед Николаем стояла высокая, стройная блондинка в легком мини-платьице, белолицая, большеглазая; губы и брови ярко подведены, от нее веяло дорогими духами.

Женщина несколько растерялась, видимо, ждала другого, и Николаю ничего не оставалось, как спросить, здесь ли живет Сташенков Михаил Иванович.

— Здесь, — неуверенно ответила женщина. — Но его сейчас дома нет, и не знаю, когда будет. — Она хотела еще что-то сказать, но раздумала.

— А вы его жена? — задал Николай второй вопрос.

— Да, — смутилась женщина. И спохватилась. — Да вы проходите, пожалуйста. А то стоим в дверях.

Николай вошел в небольшую прихожую. Женщина прошла вперед, включила в комнате свет.

— А вы, видимо, товарищ Михаила? — спросила приятным мягким голосом. — Проходите сюда, присаживайтесь, — указала на диван.

Комната небольшая, но уютная, обставленная скромно и со вкусом: шифоньер, сервант, круглый стол и диван; на полу недорогой ковер. Чисто и по-домашнему удобно, располагающе…

— Командир, — поправил ее Николай. И представился: — Майор Громадин Николай Петрович, командир эскадрильи.

— Михаил что-то говорил о вас. — Она протянула Николаю руку. — Лилита Айворовна. Зовите просто Лилита. — Она села на диван, приглашая и Николая. Он опустился рядом.

— А вы не подскажете, где мне найти Михаила Ивановича?

Лилита пожала плечами:

— Он иногда заходит — вещи его здесь, но дома не ночует. — И, помолчав, добавила: — Мы подали на развод.

— Так быстро? По-моему, вы недавно поженились?

— Девять месяцев назад. Да разве дело в сроке?..

— А в чем?

Лилита погрустнела, задумалась.

— Разочаровались в своем избраннике? — помог ей Николай.