стал безмятежен и прекрасен. Вечерами они просиживали в библиотеке или просто бродили по городу, летом снова отправились с геологоразведочной партией в горы.

Земфира, несмотря на то что была единственной дочерью у матери — отец оставил их незадолго до поступления Земфиры в университет, — не знала бедности и жила в благоустроенной квартире, оказалась выносливой, с сильным характером девушкой: спать могла в любых условиях и на любом ложе, а если требовалось, и не спать по нескольку суток; легко лазала по горам, в еде была непривередлива, никогда не унывала, умела интересно рассказывать и заразительно смеяться; ее все любили и потому всегда охотно брали в экспедицию.

На пятом курсе Абдулахаб сделал ей предложение. Земфира дала согласие, даже не спросив, а где он собирается жить после окончания института. Об этом они заговорили позже, когда настала пора распределения выпускников по местам предстоящей работы.

О том, чтобы остаться в Советском Союзе, Абдулахаб и слушать не хотел, и не потому, что ему не нравилось здесь, скорее, наоборот; но как он мог допустить, чтобы им верховодила женщина? Если узнают на родине, ишаки будут смеяться. И на вопрос Земфиры он ответил непреклонно:

— Поедем ко мне.

— Хорошо, — безропотно согласилась жена.

В Кабуле выпускников встретили радушно — специалисты нужны были стране, — обеспечили на первое время продовольствием, деньгами, распределили по городам и уездам на высокие должности. Абдулахаб и Земфира попали в Файзабад. Ему предстояло возглавить материально-финансовый отдел по обеспечению изыскательских работ, Земфиру же просили заняться пока педагогической деятельностью — преподавать в школе-интернате русский язык.

Повидался Абдулахаб и с братом: вначале обрадовались, а потом поссорились. И снова из-за отца; Хаким обвинял его во многих преступлениях, вскрытых после падения режима Амина.

— Не нам судить родителей, — возразил Абдулахаб. — Отец выполнял свой долг. А ты уверен, что мы служим тому, кто достоин?

Хаким удивленно поднял брови.

— И это говоришь ты, которого народ послал учиться, которому доверил высокий пост?

— Только без громких слов, — остановил его Абдулахаб. — Послал меня, ты это отлично знаешь, не народ, а Амин, потому что отец служил ему верой и правдой. Высокий пост — кто-то должен двигать прогресс. Но дело не в этом, и я не против народа, народной власти. Но скажи мне честно, что принесла народу эта власть?

— Как «что»? Ты не видишь различия между феодализмом и социализмом? Где ты учился, в Советском Союзе или в Пакистане у Бурхануддина Раббани?[14]

— Не беспокойся, я не проповедник ислама, не шпион Себгатуллы Моджаддеди[15] и знаю различие между феодализмом и социализмом. В Советском Союзе меня учили не только наукам, политике, но и размышлять, анализировать факты, события, политические ситуации. Вот ответь мне на такой вопрос: почему в Кабуле, в сердце нашей страны, каждый день стреляют, убивают десятки людей? А что происходит в горах? Почему народ оказывает такое сопротивление своей же власти?

— Народ? Почему ты душманов называешь народом? — Хаким уже злился, горячился.

— Потому что в душманы идут не только баи.

— А и наемники, — вставил Хаким. — Пакистанские, иранские — те, кому хорошо платят американскими долларами. Ты это не знаешь?

— Знаю. Но и помню такой случай. Еще до поездки в Союз на учебу бродили мы как-то с Баширом — помнишь, его отец служил вместе с нашим отцом? — на окраине. Видим, у одного дома шурави во главе с большим начальником окружили женщину с шестью малышами. Все оборванные, грязные — кости да кожа. Сардар шурави что-то спрашивал у женщины, переводчик переводил, но она молчала. Тогда один из дехкан сказал, что муж этой женщины ушел в душманы и погиб, а она не в состоянии прокормить такую ораву. Сардар шурави приказал принести женщине одежду, продукты. Все это быстро было доставлено. Сардар шурави вручил женщине, но она продолжала молчать. Переводчик объяснил, что, мол, она растерялась. Но только шурави оставили женщину в покое, пошли к машине, она швырнула подарки им вслед. Что ты на это скажешь?

— А то, что народ наш еще забит и темен…

Он еще что-то хотел сказать, но Абдулахаб перебил:

— Вот теперь ты пришел, наконец, к истине: да, наш народ слишком еще забит и темен, и многие не принимают революцию потому, что она отнимает у них отцов, сыновей, братьев. Зачем земля, когда на ней работать некому?..

Абдулахаб понимал, что спорил больше с собой, чем с братом: Хакиму все было ясно, а ему, прожившему в Советском Союзе шесть лет, видевшему, что принесла революция узбекскому народу, как преобразила эту в недалеком прошлом отсталую пустынную страну… не давали покоя картины увиденных разрушений на родине, кровавой междоусобной резни. Он понимал: без революции не покончить с баями, с феодализмом, но такой ли должна быть революция? Трудно изменить обычаи, уклад жизни народа, который устанавливали веками; дехкане согласны платить баю вдвое больше податей, только чтобы не забрали их сыновей в солдаты, не разрушали кишлаки, не жгли посевы. Война озлобляет людей, разделяет на непримиримые лагери, бьющиеся не на жизнь, а на смерть. Ежедневно гибнут сотни, тысячи соотечественников, страна разоряется, нищает. А помощь извне — это все подачки, это все временное, чужое…

В Файзабад их доставили на советском вертолете, местные власти помогли с устройством: не хоромы, даже не такая уютная, со всеми удобствами, однокомнатная квартира, как у Земфиры в Ташкенте, но вполне терпимое жилье. Земфира украсила комнату дешевенькими покрывалами, навела чистоту, и зажили они новой, суетливой, беспокойной и напряженной жизнью. Они привыкли к частым взрывам, к перестрелкам в городе, но не могли привыкнуть к подозрительным, а нередко и враждебным взглядам, и трудно было понять, где тут свои, где чужие.

Однажды изыскателям потребовалось переправить в горы около полутонны взрывчатки. Абдулахаб приготовил ее, упаковал и ждал, когда придет за ней машина. Но на второй день взрывчатка исчезла. Ключи от склада были только у Абдулахаба, о взрывчатке знало ограниченное число людей — грузчики. Началось расследование. А пока оно велось, на четвертую ночь после похищения взлетела на воздух школа-интернат, в которой преподавала русский язык Земфира, погибло около сотни подростков.

Земфира, несмотря на крепкие нервы и выдержку, обливалась слезами.

На очередном допросе, который вел очень молодой и очень горячий лейтенант ХАД, Абдулахаб вдруг понял, что органы государственной безопасности имеют веские основания подозревать его в контрреволюционной деятельности: они выяснили, что отец Абдулахаба служил верой и правдой Амину, исчез куда-то — не иначе к душманам, — и у сына довольно много темных пятен по этому делу: почему взрывчатку готовил заранее, когда не было еще машин, почему замки открыты, а не взломаны, почему жена находилась во время взрыва дома, а не в интернате?

Вопросы были глупые до идиотизма, но, говорят, чем глупее вопрос, тем труднее на него ответить. Абдулахаб тоже вспылил, обозвал лейтенанта чим-чиком[16] и хлопнул дверью.

А вечером к нему пришла девушка, работавшая вместе с Земфирой, и передала Абдулахабу просьбу почтенного человека, которого он хорошо знает, встретиться с ним у духанщика Мамеда.

Абдулахаб, поколебавшись немного, отправился на свидание. И очень удивился, узнав в почтенном друга детства Башира. Они не виделись с 1978 года, когда Башир уехал учиться в Америку. Теперь его было не узнать: лицо окаймляла черная борода, на голове — белая чалма, одет в халат, какие обычно носили дехкане.

— Хуб астид,[17] американец, — приветствовал его Абдулахаб. — Вот не ожидал тебя здесь встретить, да еще в таком виде.

Башир приложил к губам палец:

— Тихо, рафик Абдулахаб. У неверных и стены имеют уши. Не удивляйся моему халату, он не богат, но под ним надежное оружие. Я узнал, какая беда с тобой приключилась, и позвал тебя, чтобы помочь. Уже