мотнула головой.

— Да при чем здесь Джон! Он, собственно говоря, мне никто. Так, знакомый дядя. Он ко мне хорошо относился — и только и вряд ли бы когда-нибудь женился на мне. Это я так, тебе по ушам проехала, что он якобы мой жених. Сам знаешь, для какой цели.

«Косвенно, но все же призналась», — подумал я удовлетворенно, а вслух неуверенно произнес:

— Ну, Садовников у тебя был…

От волнения у Оксаны на лице выступила испарина. Поскольку руки у девушки были за спиной в наручниках и вытереться ими она не смогла, Стенькина наклонилась и провела по нижней части лица коленом, смахивая пот.

— Садовников? — спросила она саркастически. — Этот красивый, спесивый и бедный слизняк? Зачем он мне нужен? Какой от него толк? Не смеши меня, Игорь! Он ни к чему не приспособлен! Он даже Оксанку, когда дело дошло до убийства, пристрелить не смог. Столько готовились, репетировали, а его только и хватило на то, чтобы Ветрову, когда мы у нее дома втроем сидели, по голове бутылкой оглушить. И все!.. Раскис… Не могу, говорит, на человека, тем более женщину, руку поднять. Слабак!..

Я смотрел на девушку и никак не мог понять, как же это я раньше не смог разглядеть в ней циничное, злобное, жестокое существо? И где же мои глаза были?

— Пришлось мне самой, — продолжала, злобно посмеиваясь, говорить Стенькина, — сходить в кладовку за пистолетом и выстрелить в голову Ветровой. Нет, мне такой мужчина не нужен. Другое дело ты! — Тембр голоса у Оксаны вдруг изменился, стал мягче, глаза залучились, и она стала ласкать меня взглядом. — Ты сильный, волевой, с тобой рядом мне покойно. После того как на Новокузнецкой я бросилась тебе под ноги, а потом познакомилась и поближе узнала тебя, я поняла — ты тот самый, единственный и неповторимый!

Давно мне никто дифирамбы не пел… Нет, мадам, ищите для лапши другие уши!

— И тем не менее этот факт не помешал тебе вместе с дружком Садовниковым дурачить меня, — заметил я с иронией.

— Ой, да прекрати, Игорь! — Не имея возможности из-за связанных рук подкреплять свои слова жестами, Стенькина иллюстрировала свои эмоции вычурной мимикой и на сей раз так перекосила лицо, что я в ответ невольно поморщился. — Если бы я подкатила к тебе с предложением украсть у Паштета картины и убить Оксану, ты бы послал меня куда подальше. И не из-за того, что испугался пойти на преступление, а в силу своей порядочности.

— Приятно, что хоть кто-то в этом мире ценит мою порядочность, — вставил я.

— Но сейчас, Игорь, — вкрадчиво произнесла девушка, — когда никакого убивать уже не нужно, когда все уже позади и картины у меня… Неужели ты откажешься вновь стать моим другом и разделить со мной десять миллионов долларов?

Оксана с надеждой уставилась на меня. Именно этого предложения я от нее и ждал. Ради него она и пожелала остаться со мной наедине.

— Ты предлагаешь мне стать твоим компаньоном? — сделал я вид, будто удивился.

Напрасно я не ответил сразу категоричным отказом, ибо Стенькина решила, будто я колеблюсь, и, оживившись, взволнованно сказала:

— Ну, конечно же, Игорь!

— После всего того, что ты со мной сделала? — не удержался я, чтобы не съязвить.

Оксана вновь не уловила в моем тоне подвоха и с подъемом продолжила:

— Но, господи, Игорь, все же обошлось! До обид ли сейчас, когда на двоих у нас такая громадная сумма? — Глаза у Стенькиной загорелись. — Представляешь, через какое-то время мы с тобой будем богатыми людьми! С такими деньжищами уедем из этого города и заживем счастливо в свое удовольствие.

— Слушай, а чего ты сама-то не уехала? — задал я давно вертевшийся у меня на языке вопрос.

По-видимому, я затронул самую болезненную для Оксаны тему, потому что она поморщилась.

— Да понимаешь, — промолвила она недовольно, — на такой товар не так-то легко найти покупателей. Я хочу выждать время, а потом обратиться к тому же человеку, что заказал Паштету выкрасть эти картины. Ему-то какая разница, кому деньги за товар платить… А имя и фамилию этого человека я знаю. И знаю, как его найти. Я заранее все у Ветровой выведала. — Стенькина вновь воодушевилась: — Ну, так что, ты согласен?

Мне вдруг стало интересно, до каких пределов простирается алчность и подлость Оксаны, и я спросил:

— А что с Дашкой делать?

— С Дашкой? — Оксана посмотрела на меня недоуменно. — А что с этой кикиморой делать? Пошлем ко всем чертям, и дело с концом.

— А не заложит?

Стенькина на секунду задумалась.

— Вообще-то, может со злости… Ну, дадим ей отступного, она и заткнется. Ты посмотри на нее. За версту же видно, что она шлюха, пробы ставить негде. А ты еще с ней связался, — упрекнула меня Оксана. — Да и пьет она, по физиономии видно, землистого цвета она у нее, как у «бичевки». Дадим ей штук пять баксов, она руки нам целовать будет. Для нее это огромные деньги.

«Вот и Оксана Дашку с ходу раскусила, не то что я, слепец чертов», — подумал я нелестно о своей наблюдательности.

— Слушай, а может, не стоит ей денег давать? — спросил я с серьезным выражением лица. — Зачем же так тратиться? Грохнем ее из того же пистолета, из которого ты Ветрова и Садовникова убила, и закопаем ее в твоем огороде, пока твоих предков нет?

Стенькина, решившая было, что я у нее в кармане, вдруг застыла с приоткрытым ртом. Наконец-то она поняла, что я над ней издеваюсь. Но Оксана не из тех, кто быстро сдает свои позиции. Несколько мгновений она размышляла над тем, как ей вести себя дальше, и, приняв решение перестроить тактику поведения, с плутоватым укором произнесла:

— Ну, зачем же ты так, Игорь! Не такая уж я жадная, как тебе кажется. Если хочешь, давай возьмем Дашку в долю.

— Даша! — громко позвал я девушку, чью маячившую за дверью в коридоре тень давным-давно приметил. — Заходи, мы уже закончили говорить.

Оксана все еще смотрела на меня с надеждой, но я, делая вид, будто не замечаю ее искательного взгляда, смотрел мимо Стенькиной на дверь за ее спиной.

Вошла Дашка. Держа руки за спиной, она как-то бочком приблизилась к столу, находившемуся в середине комнаты, и остановилась. Взгляд девушки беспокойно перебегал с моего лица на лицо Оксаны и обратно.

— Чего это вы тут удумали? — спросила она встревоженно.

— Да вот, — я повел руку в сторону Стенькиной, будто оперный певец на сцене, — Оксана предлагает мне поделить с ней десять миллионов, а тебе дать отступного…

— А то и пулю в затылок влепить, как Ветровой, да? — нервно сказала Дашка, и взгляд ее снова пробежал по нашим лицам, словно ощупывая их, девице очень хотелось знать наши мысли. — Слыхала я ваш разговор.

Глаза у меня вылезли из орбит, когда я догадался, о чем идет речь.

— Да ты чего, Дашка?! — ужаснулся я. — Ты… ты решила, что я серьезно говорил?

— Кто знает, до чего вы здесь без меня договорились, — девушка повышала тон, явно накручивая себя внутренне. — Но что бы вы ни решили, уже не имеет значения, потому что картины теперь у меня! — С этими словами Дашка вытащила из-за спины руку, в которой был рулон отвердевшей материи, поразительно напоминающий по внешнему виду те самые холсты, что я видел у бежавших в переулке Паштета и Тропаря.

Глаза мои, начавшие было становиться на свое место, вновь полезли из орбит. То же самое происходило и с глазами Оксаны. В комнате возникла напряженная тишина. Мы все находились в напружиненном состоянии, как спортсмены на линии старта, готовые по команде судьи сорваться с места. И этой командой послужил возглас Оксаны, вскочившей вдруг с места и подавшейся к Дашке: