разъяснить обвинение, ни что-либо другое просить больше не будет. Хватит.

– Интересно, на сколько суток меня посадят в обезьянник, если я запущу в него фантой?

– Запусти – увидим… Такие разговоры жарким летом 2010 года вели за моей спиной двое молодых людей. Потенциальной жертвой их так и не состоявшего эксперимента (запустить бутылку все же не решились) был прокурор Лахтин. Шло очередное заседание. Гособвинитель пачками выставлял за дверь специалистов, явившихся по приглашению защиты. Предварительно оскорбив и унизив и их, и подсудимых. «Ходорковский, сядьте! Я не вас спрашиваю!» – затыкал он подсудимого, когда тот пытался прекратить сей беспредел. Но прокурор при молчаливом согласии судьи продолжал оскорблять свидетелей и специалистов. Отчего число желающих запустить бутылкой воды, книгой и даже собственной обувью – что было под руками – день за днем увеличивалось. Некоторые, впрочем, мыслили революционней…

– Этих трех морд (прокуроров. – В. Ч.) надо расстрелять, оставить одну старуху Ковалихину, а остальных пострелять. Кащенко – для них роскошь… – баритоном говорил один мужчина.

– Да вы что?! Вы в своем уме?!

– А что…

– Все правильно человек говорит…

И велись такие разговоры нередко.

Вообще лето 2010 выдалось тяжелым. Духота, смог, 40-градусная жара. Заседания велись каждый день, даже когда в зале порой стояла дымка. Жарким выдался в эти месяцы и сам процесс. Всех не переставал удивлять Ходорковский – он кричал:

– Прошу направить в адрес Генпрокуратуры представление относительно Лахтина, который уже полтора года участвует в процессе и до сих пор не удосужился прочесть Гражданский кодекс! Пока до него это не дойдет, может, он не будет участвовать в процессе! Ну, достало уже это! – и резко отключал микрофон в «аквариуме».

Мы даже не знали, что и сказать…

– Михаил Борисович… Встаньте… – тоном директора школы, чей ученик на перемене свесил ноги с четвертого этажа (историю помните?) обратился к Ходорковскому Данилкин. Но родителей вызывать не требовал. Речь шла о другом.

– Поскольку вы вчера объявили бессрочную голодовку, скажите, Ваше здоровье позволяет участвовать в заседании?

– Да, вполне Ваша честь.

– Прошу в случае необходимости сообщать о Вашем состоянии здоровья…

За время своего семилетнего нахождения в тюрьме на этот шаг Ходорковский, как вы понимаете, шел не первый раз. Но никогда еще он не объявлял голодовку в знак протеста против действий суда. На этот раз голодовка была начата против действий как раз обращающегося к нему Данилкина. Тот в очередной раз продлил подсудимым арест по второму делу еще на три месяца. Ходорковский бы и не объявлял голодовку – судья продлял арест каждые три месяца, – если бы не одно но… Если бы за месяц до описываемых событий Медведев не утвердил бы поправки в 108-ю статью УПК – ту самую, запрещающую применять арест или продлять его лицам, обвиняемым в экономических преступлениях. И хотя Ходорковский все равно бы не вышел (поправки могли лишь смягчить его с Лебедевым условия в СИЗО), для него претворение этих поправок в жизнь было делом принципа: раз в его показательном деле их саботируют, то что же будет твориться в делах более мелких предпринимателей…

Но ни прокуроры, прося продлить арест, ни судья, согласившийся с прокурорами и продливший арест, о вступивших в силу изменениях в законодательстве не заикнулись. Тупо проигнорировали. И Ходорковский начал голодовку.

В день, когда о ней стало известно в стране, Данилкин вышел в зал суда бледным и подавленным.

Шел уже 18-й месяц процесса… Скандалы следовали один за другим. Себя теперешнего судья, кажется, уже не выносил, впрочем, как и теперешнего Ходорковского. Тот еще и передал ему копию своего письма на имя главы Верховного суда Вячеслава Лебедева, где информировал о том, что Данилкин саботирует поправки… Да и президент Медведев был в курсе саботажа – Ходорковский тоже ему написал письмо. Медведев публично сообщил через своего пресс-секретаря, что ознакомился… По его указке даже срочно собрался Пленум Верховного суда, и сам глава ведомства объяснял районным и областным судьям, что поправки все-таки надо соблюдать, в том числе и в таких резонансных делах. Но на Хамовнический суд это продолжало не действовать, и каждые три месяца как нечто собой разумеющееся Данилкин продлевал арест. А Мосгорсуд, само собой, оставлял решение в силе…

В общем, наш герой опять не видел результата, которого он так привык добиваться в любой сфере деятельности. И потому были заявления, были эмоции, был совершенно другой, неизвестный еще никому Ходорковский…

– Причина такого поведения для меня очевидна, – жестко говорил он Данилкину. – Это московская судебная вертикаль. Где приказ важнее закона. Председатель Московского городского суда госпожа Егорова полагает, что инструкция, полученная ею лично на высоком уровне…

– Прошу пресечь такие выпады! – против любого упоминания про Егорову протестовал прокурор Лахтин. – Такие заявления Ходорковского в отношении председателя Мосгорсуда – это оскорбление!

– Я считаю, что оскорбление – это когда вы лгали! – закричал Ходорковский, как никогда еще не кричал. Судья стукнул молотком и объявил перерыв. После перерыва сам запретил Ходорковскому говорить про Егорову всуе.

– Лишаю вас возможности говорить о должностных лицах.

– У вас нет возможности лишать меня права выразить мое мнение. Занесите в протокол возражения на ваши действия, Ваша честь! Примеры судей Макаровой и Мальковой (снятых с должностей за то, что отпустили по президентской поправке предпринимателей. – В. Ч.) более чем показательны. Видимо, сейчас у неназываемой судебной вертикали есть основания полагать, что законы можно не исполнять, причем демонстративно. Власть долго терпеть это не будет, и крайними станут не те, кто давал инструкции, а те, кто эти инструкции исполнял. Так всегда было, и я не вижу причин, по которым будет нарушена эта традиция. Я просто призываю вас хотя бы ради себя, ради порядка в стране прекратить игнорировать закон. Я в ближайшее время из тюрьмы все равно не выйду. Но те основания, которые вы подберете, с учетом значимости процесса для страны, существенны. Призываю вас подойти к вопросу неформально, потому что я пройду ВСЕ судебные инстанции, чтобы они продемонстрировали, как они относятся к закону.

И он проходил все инстанции. И все поголовно поправки саботировали. Предпринимателей продолжали сажать или брать с них не поддающиеся здравому смыслу дикие залоги… Все будет привычно.

Непривычно будет продолжать себя вести только Ходорковский. Громкий голос, эмоциональность, задумчивость, по которой так было непонятно, то ли он сердится, то ли о чем-то усиленно думает. Не было результата – вот, скорее всего, о чем он думал. И продолжал обходить ВСЕ инстанции…

– Дураку понятен (я о себе) смысл внесенных президентом поправок, – говорил он судьям Могорсуда, где обжаловал решения Данилкина. Ведь обещал же… – Это запрет ареста по предпринимательским статьям, пока вина человека не установлена судом. Извернуться юристы всегда могут, но политически вопрос прост. Будут ли суды применять закон, очевидно невыгодный рейдерам и коррупционерам, в соответствии со смыслом или будут его саботировать. Все остальное, я считаю, – это тень на плетень. Теперь несколько слов о деталях. Специально хочу остановиться на фальшивках департамента режимных объектов МВД (говорящих о том, что в случае освобождения обвиняемый может скрыться. – В. Ч.). На них ссылается Лахтин, когда лжет, что какой-то суд положил их в основу своего решения. Но именно из-за подобных фальшивок тема намерений обвиняемого исключена из нового закона. Именно аналогичная фальшивка убила Веру Трифонову и Сергея Магнитского. Сейчас ответственность за эти последствия несут судья, следователь, начальник изолятора. А корень, оказывается, в этой фальшивке. По-хорошему, надо было бы вызвать так называемого подписанта фальшивки, на которую ссылается Лахтин, в суд, а потом