Правда, получив два моих вопроса – изменилось ли за годы тюрьмы его отношение к религии, и правда ли, что он в тюрьме крестился, Ходорковский ничего не опровергает, но и не подтверждает, отвечая: «Без комментариев».

А маме вот на свиданиях говорил:

– Почитай Александра Меня… Прочитаешь, и мы с тобой поговорим, пообсуждаем, – давал он задание маме и указывал даже отдельные главы в трудах священника, на которые стоит обратить особое внимание.

– И я начинала читать, правда, не все понимала, – смеется теперь мама. – Историю России Миша еще изучал, причем в разных вариантах – и тех авторов, и этих… Истории разных религий разбирал. Это все его и раньше интересовало. Сейчас он очень много читает такой литературы, на которую раньше просто времени не было.

В общем, в тюрьме он обрастал книгами, у него образовалась настоящая библиотека, которой он так дорожил и так не хотел расставаться.

И как итог – из Читы в Москву в феврале 2009-го на второй процесс он был этапирован с двумя баулами. Во всех были книги. Библиотеку до трапа самолета даже вызвались помочь нести конвоиры. В пользу книг многие вещи так и пришлось оставить в Чите…

Но были не только книги. Были еще научно-популяр-ные журналы, специализированные вестники и обозрения, которые он выписывал и для которых же писал статьи. Его публиковали. Да, такой вот необычный журналист… В некоторых редакциях, например, «Химии и жизни», ему даже предлагали сотрудничество на постоянной основе. Но журналистскую лавочку администрация тюрьмы запретила. Запретила и организовывать кружки в колонии, читать зэкам лекции по химии, физике и истории… Запретила передать в зону четыре компьютера (которые по заданию Ходорковского уже купили родные). Просто компьютеры – без Интернета, чтобы отвлечь молодежь от карт и прочих забав и научить элементарным вещам – печатать, работать в Outlook…

Ничего не разрешили. Ни лекций, ни компьютеров, ни Outlook с Word'oM… Уж лучше пусть будет швеей-мотористкой…

А ею он так и не стал. Не потому, что понты. Зрение, в первую очередь, ни к черту.

– Мам, ну не вижу я на варежке шов, который строчу. Ну не вижу. Ко мне придираются по каждому шву. Ну не вижу я этот шов… – объяснял он маме. – И потом, когда в машине какой-то сбой происходит, я должен звать мастера. Если не позову, накажут. А для того, чтобы позвать мастера, надо покинуть рабочее место и идти искать. Я несколько раз сходил. Мне сказали, что я оставил рабочее место. Поэтому…

Поэтому Ходорковский в какой-то момент попросит администрацию краснокаменской колонии перевести его хотя бы в грузчики. Там особо придраться не к чему, да и своеобразная физкультура – размяться можно. Но на лекции для зэков, о которых просил, раз навсегда был наложен запрет.

– А ведь я ему методички все уже приготовила, все конспекты… – вздыхала его школьная учительница истории. – Ну почему нельзя лекции-то читать?..

И действительно, почему? Никто не отвечал. А Ходорковский поражался, глядя на молодежь, с которой сидел: «Ну ведь совершенно безграмотные, – то и дело повторял он родным и адвокатам. – Элементарных вещей не знают. Они выйдут на свободу, и у них должны хотя бы какие-то знания быть в голове… Так же нельзя…»

– Первый раз в жизни встретил взрослых неграмотных, – говорит и мне Ходорковский. И несмотря на «нельзя», он умудрился все же молодежь чему-то обучить даже в условиях «подлянок» и всяческих запретов… И потому с каждым приездом в колонию любопытство мамы относительно того, в чем еще хотел бы «возобновить свои знания» ее сын, возрастало. И она спешила в тюремный книжный магазин и интересовалась у заведующего, за какие классы на этот раз заказывает учебники «Михаил Борисович»…

И результаты были. Так, просидевший два года с Ходорковским в Чите зэк Игорь Гнездилов стал правильней говорить, писать без ошибок, увлекся историей…

Да, хоть лекции читать запрещалось, но разговаривать, книги советовать, какие-то права разъяснять никто запретить не мог.

В общем, эта его «вредительская работа» по всем фронтам шла всегда. Даже тогда, когда эти молодые ребята оказывались на свободе. Ведь, как правило, у многих по ту сторону – ни родных, ни связей, ни работы, ни жилья. Ничего. Вероятность окунуться в прежнюю жизнь – 99 %. И Ходорковский помогал. Не всем, а тем, кто не хотел окунаться в прежнее болото. Адвокаты по его просьбе, используя свои местные связи, устраивали кого-то, например, технологом лесозаготовок в местный леспромхоз имени Ленина, до первой зарплаты помогали с жильем и прочим…

Зачем он это делал? Потому что всегда надо давать человеку шанс, считал он. Любому человеку. И шанс обязательно в этой жизни. И в этой стране.

«Спите?» – в шесть утра старики-Ходорковские получили на мобильный SMS от адвоката из Читы. Предельно короткое. Они сразу поняли: что-то случилось.

Из телефонного разговора с адвокатом узнали, что сын их получил 12 суток карцера. За заочную переписку с писателем Борисом Акуниным, опубликованную в октябрьском номере журнала Esquire…

Вообще, как вы поняли, все годы лагерей он был образцово-показательным зэком. Но то ли из-за своей фамилии, то ли из-за известного бэкграунда (а администрации тюрем к бэкграунду относятся тщательно), то ли из-за влияния на контингент, то ли из-за всего вместе взятого, – но Ходорковский попадал в карцер куда чаще, чем обычные зеки…

И вот теперь за пять лет тюрьмы это был, конечно, не первый по счету карцер Ходорковского. Но еще никогда его не сажали туда за переписку. Тем более – за переписку с писателем. За все что угодно сажали, но только не за это. Опубликованная в журнале Esquire, переписка вызовет большой резонанс. Достать октябрьский номер журнала было невозможно. В Москве его смели за один день. Как в старые добрые времена – в буквальном смысле перепечатывали, ксерокопировали, брали друг у друга… В Интернете, конечно, все было, но хотелось иметь такую вещицу в руках…

В переписке он скажет обо всем. Их диалог с Акуниным будет читаться на одном дыхании. Страна увидит другого Ходорковского. Он скажет обо всем: о своей жизни, молодости, ЮКОСе, о том, что с ним произошло, о том, кто за этим стоит и что ими двигало, о Путине, наконец. Еще он впервые заговорит о Боге, о любви, о жизни и о том, что после нее… «Человек просто так не уходит. По ту сторону что-то есть… Иначе зачем все? Нет, не верю, что-то после нас остается…»

Это будет совсем другой Ходорковский. Многие, кто или был против, или считал его обычным олигархом, «отказавшимся делиться», посмотрят на него другими глазами. Потому что он многое этим своим диалогом с Акуниным объяснит…

Как только Esquire появится в магазинах и его вмиг раскупят, как только начнутся бурные обсуждения на страницах газет и в эфирах радиостанций, Ходорковскому дадут 12 суток карцера – за «незаконную переписку». Бред какой-то. Может, правда, системе не понравилось, как он отозвался в той же переписке про всех ее исполнителей: «Их жалко. Им будет страшно умирать»?.. Задело, что ли… Кто их разберет. А октябрьский номер Esquire стали искать еще усиленней, говорить о Ходорковском – еще больше.

Кстати, карцер читинский суд потом признает незаконным, как до этого другие суды признавали незаконным наказание за лимон, который найдут у него в тумбочке, за документ о правах осуждённых в той же тумбочке и за большинство других «провинностей». Правда, суды никого не накажут, да и подпорченное всеми этими карцерами за 6–7 лет тюрьмы здоровье тоже не вернешь…

– Что он нам говорит про здоровье? – вздыхает Марина Филипповна. – А ничего он нам не говорит.