последнее время возобновить свои знания за пятый класс, за шестой… Сейчас вот просит математику, русский…

– Понятно, – ответила мама и отправилась на свидание к сыну. О том, для чего и для кого ее сын хочет все это «возобновить», она знала.

Дело в том, что ее сын, зэка Ходорковский, никак не мог прекратить заниматься вредительской для администрации колонии работой, а именно – учить письму и счету молодых зэков, чьи знания были на уровне первого-второго классов начальной школы, образовывать зэков более продвинутых и, наконец, помогать всем вместе писать жалобы. В том числе и на эту самую администрацию…

И вот теперь он не без гордости докладывал маме о результатах: в последний заезд комиссии жалоб ушло в руки этой комиссии аж 40 штук…

– Представляю, Миш… – повторяла мама. Кажется, она смотрела на него с укором. Она даже не стала напоминать ему, что вроде на момент ареста он был главой крупной нефтяной компании России, а не правозащитником.

Но продолжая слушать доклад сына, мама через минуту все же сдалась и расплылась в улыбке. А про себя подумала: «Ну, другого и не следовало ожидать. Он развернется и здесь…».

Укор же на мамином лице объяснялся тем, что с каждым приездом комиссии из центра зэки жалобы будут писать все больше, а администрация колонии по этой причине сыном ее будет довольна все меньше…

И это была чистая правда. Раздражение администрации росло как на дрожжах. Ходорковский «развращал» контингент. И по преимуществу молодой контингент. То есть он-то к ним не приставал: «Вам надо учиться, вам надо много читать, вам надо часто читать», «Перестаньте, наконец, играть в карты». Одни из зэков, видя, как он читает и пишет, просили помощи сами. Другие, завидев его с книжкой, спрашивали: «Слушай, а это интересно? Ну, то, что ты читаешь…» Он говорил, что «интересно», и советовал со своей стороны некоторые книги… И они начинали читать. А он уже составлял для них новые списки книг…

Когда-то Вохмянин составлял ему списки рекомендованной литературы. Как удивительно, однако, складывается жизнь…

А раздражение администрации тем временем усиливалось. Усиливалось оно еще в связи с тем обстоятельством, что с появлением Ходорковского проверяющие комиссии из центра в колонии просто поселились. Собственно, об увеличении визитов комиссий заботилась до приезда Ходорковского и сама администрация. Правда, 40 жалоб зэков за один визит в планы уфсиновцев не входили. Впрочем, как и 20 жалоб, и 10, и даже 5… Им нужно было бросить пыль в глаза московским адвокатам и прочей публике- бомонду, плешивым журналистам, сумасшедшим правозащитникам, окружившим Краснокаменск или Читу и много чего способных рассказать о здешних нравах… И потому во многом и были придуманы частые визиты комиссий из центра: мол, у нас не хухры-мухры, у нас – ого-го… «права зэков»… «жалобы принимаем»…

И что самое удивительное – жалобы действительно начали идти, а через полгода скорость потока увеличилась, еще через несколько месяцев улучшилось качество написания этих жалоб…

Еще Ходорковский добился буквально того, что Верховный суд, куда он специально обратился, своим постановлением разрешил зэкам встречаться с адвокатами в рабочее время. Раньше-то из-за этого рабочего времени, проводимого в цехах да за швейной машиной, с адвокатами зэкам не удавалось встретиться вообще…

В общем, в какой-то момент не то чтобы образовательную лавочку Ходорковского прикрыли, нет. Ему просто, как выразился бы один из его сокамерников, начали массово устраивать «подлянки». Ну, а об их разнообразии я уже писала…

Что же касается его самого, то и для него в тюрьме учеба не стала исключением. Более того – если на воле получать новые знания Ходорковскому удавалось урывками, то в тюрьме времени хватало вполне.

Уже ни для кого не секрет, что за годы тюрьмы Ходорковский очень мощно прибавил и интеллектуально. Он стал читать буквально запоем. С головой погрузился в альтернативную энергетику – адвокатам и помощникам приходилось перелопачивать горы западной и отечественной литературы на этот счет, выжимать оттуда наиболее качественное и современное и приносить ему в СИЗО. А тут еще и старший сын Павел заинтересовался альтернативной энергетикой и даже создал со своими друзьями устройство, которое вставляется в электрощит – этакая коробочка с большим количеством сенсоров, что-то вроде сильно продвинутого счетчика, который мониторит не общее потребление электроэнергии в доме или квартире, а отдельно по электроцепям. Короче, ребята создали устройство для снижения потребления электричества и даже его запатентовали. А потом еще и создали компанию по мониторингу потребления электроэнергии. И, конечно, нетрудно догадаться, кто был одним из основных «консультантов» сего проекта… Паша через адвокатов или в письмах спрашивал у отца детали и тонкости, наш герой тем же манером отвечал – консультировал…

Немного отвлечемся и скажем, что Паша, помимо внутренней схожести с отцом, еще невероятно похож на него внешне. Одно лицо. Мимика. Жесты – все то же… Инна даже говорит, что, как-то встретившись с ним уже после ареста мужа, не могла с Пашей говорить – перед ней сидел не Паша, а он… «Словно мне такой привет из молодости был… Миша молодой передо мной сидит. Разговаривать можно было, только отвернувшись, иначе меня колотило…»

Ну а внутренняя схожесть Паши с отцом просто поразительная. Спрашиваю его – эти все проекты и увлечения химиями и альтернативными энергетиками – дань отцу или само собой всплывшее, независимо?

– Да нет, никакой дани ему, – смеется Паша. – Как-то все постепенно приходит, а потом ловлю себя на мысли – так это ж ровно то, чем он увлекается…

Второе место после энергетики у Ходорковского занимала и занимает философия. И опять адвокатам приходилось искать по Москве и Европе самую качественную литературу по этому направлению.

Вообще, наверное, для любого человека, оказавшегося в тюрьме, философское осмысление мира и переоценка ценностей – вещь неизбежная. У Ходорковского это приобрело характер масштабного явления. Он стал мыслить мировоззренческими категориями. Он писал письма из колонии домой и соратникам, размышляя на философско-религиозные темы. По ту сторону это рассматривали настороженно, полагая, что пройдет… Но Ходорковский углублялся. Он всерьез переосмысливал свою биографию, отдельные ее аспекты, прежние поступки, слова. Критично и с некоторой долей иронии стал относиться к себе. Теперь точно знал, что сделал не так, что и где можно было сделать по-иному, лучше…

– Я не могу поверить, что все просто так. Не могу и не хочу. Мне небезразлично, что будет после меня, потому что я тоже буду. Потому что кто-то был до меня и будет после. И это не бессмысленно. Это не просто так. Мы живем не для того, чтобы только загрязнять воду и воздух. Мы все существуем для чего-то большего. Для чего – не знаю и никогда не узнаю. Каждый из нас в отдельности – для счастья. А все вместе? Я верю, что есть Великая Цель у человечества, которую мне не дано постичь. Люди назвали эту цель Богом. Когда мы ей служим – мы счастливы, когда уходим в сторону – нас встречает Пустота. Пустота, которую не может заполнить ничто материальное. Она делает жизнь пустой, а смерть страшной… – так он рассуждал, переписываясь с Акуниным[21].

Пришел ли Ходорковский к религии в тюрьме? Не сказать, что и до тюрьмы он был атеистом. Но к чему-то такому – внутреннему и тонкому – не мог не прийти.

– Он стал философски мыслить. На многие темы, которые он затрагивает в своих статьях, он раньше не задумывался. Речь не о свободе и демократии, а о таких категориях, как Бог, судьба, вера. Таких вещей я раньше от него вообще не слышал в принципе. Это явно новое в нем. И явно влияние того места, где он находится, – говорит сын Ходорковского Павел.